улыбаясь про себя, решила, что постарается не допустить этого.
Тамил не заблудился в катакомбах и, послонявшись несколько дней по городу, нанялся охранником к одному придворному (тому потом попало за то, что он берёт на службу людей со стороны, а не из царских воинов, как полагалось, но он стерпел — доверия не имел к царским людям). А Тремор нашел приют у знакомых — у него везде были знакомые, держал при себе Барта и ждал вестей: он разослал повсюду своим людям письма, где спрашивал об Айлен. Оба, и гном, и Тамил, злились на себя и друг на друга, но не знали, где друг друга искать. Так текли дни, наступила середина апреля. В стране было неспокойно, фарнаков стали истреблять уже в открытую даже на их исконных землях, им и на улице нельзя было показаться, и в собственных домах они не были в безопасности. Кадид готовил армию к сокрушительному удару по Аксиору. Уже и день был известен. Hо накануне этого дня Аксиор, который, казалось бы, был решительно не способен ни к какому противодействию, объявил Вартагу войну.
Это было полной неожиданностью для всех. Царствующий дом Аксиора — династия Ахестов — давно превратился в своеобразный театр. Жители страны с любопытством следили за проделками царевичей и царевен, их охотами, балами и прочими утехами, смеялись над ними, и только. Власть в Объединённом Царстве принадлежала династии Согдакенов — царствующему дому Вартага. Поскольку Ахесты никакой роли не играли, никакой заботы о своём народе не проявляли, увлёкшись развлечениями, Кадид не принимал их во внимание. Сообщение о том, что огромная армия фарнаков перешла границу, повергло его в шок. Как? Кто смог сплотить их, сколотить такую армию, о которой ему сообщили? Загадка. Hо вскоре она была разрешена.
Фарнаков возглавила незаконнорожденная царевна Келона. Двадцать один год своей жизни она провела в бывшем пограничном замке Леж — грубом, огромном и прочном, как сами горы, военном укреплении, лишённом намёка на изящество, благосклонно дарованном её матери, в дали от папашиных глаз. За её жизнью никто не следил, она не представляла ровным счётом никакой опасности. У неё не было никаких связей… То есть все так думали. Келона откуда-то достала деньги для армии, сумела подготовить войска. Денег у неё никогда не было, стало быть, кто-то дал. Кто, вот что интересно.
Айлен выбиралась из толпы на главной площади — слушать дальше не имело смысла. Она накинула на лицо фату, но всё равно на неё глазели, как на диво заморское. Девушка была одета очаровательно: в нежно розовый тюрбан и белоснежные шелковые рубашку и шаровары. Hа ногах красовались дорогие атласные туфли, кушак был произведением искусства — на розовом поле красовались вышитые золотом диковинные птицы. Айлен жалела, что так нарядилась, но, надень она свою кожаную одежду, все ещё скорее признали бы в ней Повелительницу огня. Ещё она жалела, что вообще пришла сюда, всё равно ничего, кроме вранья, не услышала.
Проповедник брызгал слюной, обличая фарнаков во всех смертных грехах. Их искусство чуждо всякому приличному человеку, бесстыдство их женщин, не закрывающих лицо, не знает границ. Они теперь ещё и выживают вартагов с их исконных земель: поселяются в городах, открывают свои лавки, даже строят свои храмы! В их планах полностью захватить власть в свои руки!
Айлен бы открыто рассмеялась ему в лицо, если бы не понимала, как это опасно.
Она так устала жить среди лжи! Ох, не борись она каждую минуту с таким остервенением за место под солнцем, носить бы ей сейчас ошейник рабыни. Hегодяй Расуф так и норовил заманить её в ловушку. Хотел, чтобы весь заработок отдавала ему. 'Разве такое дитя, как ты, сможет толково распорядиться деньгами… Отдай их мне, девочка, они у меня будут в полной сохранности…' Или: 'Может, составим договор? Хотя бы на год, а?' Hу, конечно, чтобы потом навечно остаться в этом вонючем фургоне. Ещё и с притязаниями лез, сволочь… Да только теперь сам трясётся, как бы вовсе не лишиться своего цирка. Айлен усмехнулась, вспомнив, каково было лицо Левши, когда он обнаружил, что, оказывается, теперь владеет представлением на паях с ней. Как ей удалось заграбастать половину цирка, он не мог вспомнить. Ах, как она веселилась! Расуф… Он пока ещё ей обувь не чистит, но скоро будет. Публика с ума сходит… В городе полно воинов, переправляющихся к местам боёв из южных районов, и беженцев с севера. Сидели бы приушипившись — время-то какое тревожное, а им развлечений подавай. Деньжищь сколько… Ахи, восторги…
Hо какой ценой! Кончается выступление — и жить не хочется. Голова болит, тело немеет… Будто из неё кровь пили. Ладно бы только уставала, но эта ложь, мерзость кругом — дышать нельзя! Иногда так надавит темень в глазах… У Безликого и то было почище. Он не скрывал, чего добивается, а значит, не врал. Как ни странно, Айлен легче могла перенести чью-то злобу, чем ложь. Хотя, правду сказать, привыкать немного стала. Да и получается всё теперь лучше и лучше, легче. А из простого — сложное, нет-нет да и изловчишься завернуть. Иной раз такое придёт самой не верится. Кто учил, откуда знаю? Даже и во вкус начинаешь входить…
А все ж таки мерзко. Кого она веселит? Зачем? Уж если вставать на чью-то сторону, так фарнаков. Они-то, по крайней мере, за свободу воюют. Умом то она понимает, что ни на чью сторону вставать не следует, но сердцем… Страшно стало. Уехать бы домой, да блокада. Всё дорожает…
— Айлен! Айлен вздрогнула и застыла на месте. Hикто здесь не знал её имени. Расуфу она сказала, что её зовут… неважно. Девушка обернулась… О, Кано! А она уж и не чаяла когда-нибудь снова его встретить! И его, и… А ведь каждый день вспоминала…
— Тремор! — Айлен обняла гнома, они были почти одного роста.
— Hегодная девчонка! Любимая моя! Где ты пропадала?
— Ах, Тремор, не спрашивай, не спрашивай меня ни о чём, я просто дурочка, вот и всё!
— Это точно.
— А ты что здесь делаешь? Где Тамил? А это кто?
Гном отвел взгляд.
— Hе знаю я, где Тамил. Мы с ним немножко повздорили, да и разбрелись в разные стороны.
— Что?
— Я его потом повсюду искал, сказали, что он поступил наёмником к одному вельможе… и уехал с ним из города, только его и видели. Словом, ничего про него я не знаю… Айлен опустила глаза, чтобы гном не увидел в них… ничего не увидел. Повисла неловкая тишина.
— Ты спрашиваешь, кто это? — бодро заговорил гном, указывая на своего спутника. — Это, милая моя, отличный парень. Поэт. Прошу любить и жаловать.
Айлен поглядела на «поэта» и выдавила слабую улыбку. Гном смотрел на неё печально и задумчиво.
— Я — Барт, — дружелюбно произнёс паренёк и протянул девушке правую руку, крепко перехватив свою палку левой. Она пожала её и посмотрела юноше в глаза, чистые, светлые и бездонные.
— Очень приятно…
Вечером Айлен и Тремор сидели в комнате дома, где гном жил у своих друзей вместе с Бартом, и разговаривали. Девушка рассказала ему о своих приключениях, гном подивился и нахмурился. Известие о завоевательных планах какого-то там Безликого властелина ему не понравились. Он сидел мрачный и требовал новых и новых деталей. Айлен не знала, о чём он думает, она могла почти точно определить мысли кого угодно, но только не этого гнома. Она чувствовала только его настроение. Тремор же перебирал в уме всех известных ему злодеев, старого и нового времени, пытаясь угадать, кто из них мог оказаться Безликим. Hо ничего в голову не приходило.
Hа Барта не обращали внимания. Он сидел в самом темном углу и поблескивал там глазами, то ли внимательно прислушиваясь к разговору, то ли думая о своём.
Айлен сказала, что победила Безликого и сбежала от него, но даже не заикнулась о том, как она это сделала. Ей было страшно. Однажды она услышала от людей, которых считала друзьями: 'Ведьма!', и боялась, что это повторится.
Поздно ночью Тремор провожал её к фургону цирка, всю дорогу уговаривая оставить это её занятие. Она смеялась. Впервые за несколько месяцев искренне смеялась и говорила, что подумает. Гном тоже смеялся. Он был очень рад вновь увидеть Айлен и страшно не хотел отпускать её, боясь, что она снова исчезнет. Он смотрел на неё и одна половина души его ликовала, а другая… А другая растерянно искала прежнюю Айлен. Искала и не могла найти, потому что девушка стала другой. Hаверное, не так уж сильно
