– Конечно, Барбара. Ты, кажется, проводила с мужем медовый месяц в Сиэтле? Во всяком случае, из разговора с твоей подругой я понял именно так.
– Да, – с вызовом сказала она, – я вышла замуж.
– Поздравляю, – произнес он без особого энтузиазма, – желаю счастья.
– Спасибо. Тебе не интересно, кто он?
– Нет.
– Да? – Она привстала, опираясь на правый локоть. – Почему?
– Это не мое дело.
– Дурак ты, – обиженно ответила она, убирая руку и отворачиваясь к стене.
– Хорошо, – разозлился он, – ты хочешь, чтобы я устраивал сцены ревности, ревновал тебя к собственному мужу, расспрашивал о его тайных пороках, плакал или, как там у Гамлета – «крокодилов ел».
– Потрясающее знание классики. Это все шпионы такие грамотные? – съязвила она, не поворачиваясь к нему лицом.
– Только очень хорошие шпионы.
– А ты хороший шпион?
– Думаю, что хороший.
– Тогда тебе легче.
Они замолчали, и через несколько секунд он уже другим голосом спросил:
– Кто он?
– Нормальный парень, – быстро ответила Лона, словно ждала именно этого вопроса, – он врач- невропатолог. Мы познакомились на выставке импрессионистов.
– Давно?
– Полгода назад.
– Он темнокожий?
– А ты еще и расист, – она наконец повернулась к нему.
– Просто уточняю твои вкусы.
– Я разочарую тебя. Нет, он не темнокожий. Отец у него американец, а мать из Пуэрто-Рико.
– Это, по-моему, тоже американский штат.
– Она «латинос», их сейчас не очень любят в Америке, – деловито пояснила женщина, – впрочем, здесь не любят никого: ни евреев, ни черных, ни «латинос», ни китайцев. Здесь все незваные гости. И русские тоже.
– Да? – удивился он. – А мне говорили, наоборот. Друзья уверяют, что во времена президентства Клинтона и его жены Хиллари, этого двухголового дракона, как их называют некоторые американцы, произошли существенные изменения в общественном мнении всей страны. Теперь, чтобы добиться успеха, нужно быть негритянкой (расовое меньшинство), желательно темнокожей (национальное меньшинство) и совсем хорошо, если она будет лесбиянкой (сексуальное меньшинство).
Лона секунду сдерживалась, а затем оглушительно захохотала, утыкаясь в подушку.
– Я такого не слышала, – наконец произнесла она, – но ты довольно метко подметил наши комплексы.
– Мы не свободны от массы комплексов, – он тоже повернул голову, и теперь они смотрели друг другу в глаза.
– Поцелуй меня, – вдруг попросила она.
Глядя ей в глаза, он исполнил ее желание. Она закрыла глаза во время поцелуя. Он так и остался с широко раскрытыми глазами.
– Ты все-таки изменился, – пробормотала она, немного отодвигаясь от него.
– Я знаю. – Ты женился?
– Типичная женская логика, – усмехнулся он, – а я думал, ты выше этого.
– Ты не ответил на мой вопрос.
– Я не женат. Просто за это время произошло столько всяких событий. Мне действительно было довольно нелегко.
– Ты попался?
– Не в этом дело. Это трудно объяснить, другой образ жизни, ты можешь не понять.
– И поэтому ты даже не звонил?
– Раньше я не мог, потом не хотел. Мне казалось, что все, происшедшее с нами, было похоже на какой- то чудный сон, который приятно вспомнить, но о котором всегда твердо знаешь, что это мираж. И потом моя... бывшая работа, – эти слова всегда давались ему труднее всего, – она не располагала к особой откровенности, ты ведь об этом догадываешься и сама.
Лона молчала. Затем внезапно вскочила, усаживаясь прямо на подушку, утыкаясь лицом в собственные колени. В ее грации было нечто кошачье, какая-то особая пластика, присущая темнокожим женщинам.
– А зачем ты приехал теперь? – спросила она, наклонив голову. – Только не лги, что из-за меня.
– Нет, – достаточно серьезно ответил он и невольно погладил ее изящную кисть, – не из-за тебя. Я даже не верил, что смогу снова увидеть тебя. Кто-то из великих сказал, что не стоит возвращаться туда, где ты был раньше счастлив. По-моему, прекрасные слова.
– Ты решил следовать этому наказу? – Она по-прежнему не меняла позы, обхватив руками свои ноги и положив голову на колени.
– Может быть, во всяком случае, если бы я следовал этому изречению, то мне не пришлось бы узнавать о твоем замужестве. Мне было бы легче.
– Легче что? – глухо спросила она.
– Я бы упивался своим самомнением, твердо полагая, что ты по-прежнему любишь меня одного.
– Это так и есть, – внезапно произнесла она, не поднимая головы.
Он всегда боялся, когда говорили на такие темы. Или сознательно избегал их. После смерти Натали Брэй, спасшей ему жизнь в Вене и так нелепо погибшей в аэропорту удивительно красивой столицы Австрии, он не любил говорить о своих отношениях с женщинами и сознательно избегал слишком близких отношений. А после смерти Натали он так и не побывал в Австрии, где она была похоронена. Изумительный город вызывал теперь у него слишком тягостные воспоминания. Там они впервые познакомились с Натали, и там они расстались навсегда.
Иногда ночью она являлась ему во сне, ироничная, наблюдательная, собранная, со своей обычной чуть заметной улыбкой. Он даже иногда говорил с ней. Они впервые увиделись двенадцатого ноября восемьдесят восьмого года. Он помнил этот день совершенно точно, тогда они должны были встретиться у собора святого Штефана. И он впервые увидел Натали. Потом они даже оставались в одном номере в Сантьяго, и он, верный своим принципам, ночевал на диване, вызывая насмешки молодой женщины.
Тогда ему казалось, что все это слишком несерьезно, и он предпочитал не флиртовать с экспертом ООН, случайно оказавшимся хорошенькой женщиной. Только позднее, в Буэнос-Айресе, когда она вдруг сказала ему, что любит его, он понял, какие именно чувства испытывал сам. Тогда он впервые узнал и ее настоящее имя. Потом был Нью-Йорк. Они сумели тогда предотвратить покушение на жизнь трех президентов, но он уцелел лишь чудом. Тяжелое ранение, в результате которого он оказался в больнице, на несколько лет выбило его из строя, и он увидел Натали в следующий раз лишь через три года, уже накануне развала Советского Союза. Тогда агонизирующая советская система и ее правоохранительные органы не очень утруждали себя вопросами этического характера. Отработавший, по их мнению, Дронго был просто подставлен американской разведке и в результате этой беспредельной в истории спецслужб операции потерял своего связного. А через несколько дней погибла и Натали. Воспоминания об этом до сих пор оставались в глубине его души, там, куда обычно не пускают никого.
И вот теперь, когда Лона неожиданно ответила ему таким образом, он впервые растерялся. Снова терять женщину он не хотел, а пускать ее слишком глубоко в тайники своей души он уже не мог. Но Лона ему нравилась. А может, здесь можно было употребить другое, более подобающее их отношениям слово, но он не хотел признаваться даже самому себе.
– У тебя ревнивый муж? – внезапно, непонятно почему, спросил он.
Она посмотрела на него, тряхнув волосами, ей была непонятна его реакция.
