– Все верно, – с досадой сказал охранник. – Куда же эти два психа подевались?
Козлятыч ничего не ответил и захлопнул дверь. Игорь успел бросить последний взгляд на дурку. До нее было около километра. За высоким бетонным забором выступали черепичные крыши пряничных домиков администрации. Кое-где светились окна. Он так и не понял, в каком районе Москвы она размещается.
«Как они смогли так быстро обнаружить наше исчезновение? – недоумевал он. – Наверняка у них есть какие-то системы слежения, о которых мы не знали. В любом случае прощай, дурка!»
41.
Вернуться к Хабе они уже не могли. Тот адрес знали санитары и, вне всяких сомнений, держали его на контроле. Хаба подсказал друзьям устроиться в каких-нибудь развалинах, покрытых чучхе, несмотря на дурную славу таких мест. Для них сейчас дурная слава тоже была защитой. Не сунутся кому не следует.
Про то, как появилось в Москве это примечательное во всех отношениях растение, Игорь прочитал в дневнике москвича. Оттуда он узнал, что растение чучхе первоначально было выведено в Корее. Тамошним селекционерам удалось воплотить великие идеи чучхе в чрезвычайно живучем растении. Они же первыми придумали ему и применение – прикрывать рухнувшие здания. Несколько саженцев оттуда прибыло в дар москвичам, когда дома стали падать. Наши ученые адаптировали его к северным условиям и рекомендовали к использованию.
Первые чучхе, казалось, оправдали все надежды. Они покрывали развалины плотным слоем мясистых листьев и имели правильную коническую форму, так что казалось, что это и не бывший дом вовсе, а живописный холм. Чудо-растение оставалось зеленым даже зимой. Листья его годились в пищу, побеги – на засолку, из коры плели одежду, а из веток – мебель. В развалинах, покрытых листьями чучхе, было гораздо теплее, чем снаружи, так что отопления почти не требовалось.
Потом оказалось, что не все с этим растением так гладко, как казалось вначале. Все чучхе сплетаются под землей корнями друг с другом и становятся частью единой экосистемы. Ни одно растение чучхе не живет самостоятельно, а всегда самым тесным образом связано с другими.
Когда позже с одних развалин захотели убрать чучхе, то сделать этого не смогли. Оно не боялось ни огня, ни топора, ни кислоты, ни ядохимикатов. Его надо было только взрывать, но и это не давало полной гарантии успеха. Корни чучхе не нуждались в почве. Они могли получать питательные вещества из асфальта, бетона, щебенки, битого бутылочного стекла, строительного мусора, а если их не было, то и просто из воздуха.
Чучхе оказалось очень своенравным растением и в покрытые им развалины принимало далеко не всех. Вернее, войти-то туда мог каждый, а вот выйти обратно у некоторых не получалось. Ходили слухи, что там пропадают собаки, люди и однажды даже пропал целый наряд полиции, пытавшийся проверить паспортный режим на вверенной ему территории.
Интересно, что в самой Корее растение чучхе подобных чудес не откалывало. Стало быть, перемудрили наши ученые с его адаптацией.
Сажать чучхе в Москве перестали, но с уже прижившимися пришлось примириться.
Подходящие развалины, покрытые листьями чучхе, нашлись на Кутузовском проспекте. Игорь так и хотел, чтобы они были не слишком далеко от центра. Первым в них вошел Хаба, у которого были нормальные отношения с чучхе. Он никогда не слушал бесконечные народные байки про это растение. Якобы там по вечерам играет гармошка, светятся окна, слышны крики «Горим, блин!», «Подъем, на хрен!», «Убери руки, я сказала!», «Не рви резинку, я сама сниму!», «Убивают!», «Стой, шалава!», «Помогите!», звенит посуда, звучат выстрелы дуплетом из двустволки и тому подобное. Никто не спешит на помощь в таких случаях, а те, кто все-таки осмелился туда кинуться, рассказывали потом, что внутри темно, тихо, никого нет и от этого становится еще страшнее.
Игорь и Салим всего этого не знали. Им просто хотелось найти место, где им было бы поспокойнее. Хаба же считал, что все это выдумки. В домах под листьями чучхе он никогда не видел ничего особенного, кроме битого стекла, кусков штукатурки и старого хлама, брошенного бывшими жильцами за ненадобностью. Да и ему ли было бояться такой мистики? После того что произошло с ним и его соседями по району, можно было не опасаться уже ничего. Он смело ночевал в таких домах, если ночь застигала его на другом конце Москвы, а добираться домой не было ни сил, ни желания. Дома у него не было ничего такого, к чему стоило бы особо стремиться. Те же пустые стены, только содержавшиеся в чистоте, вот и вся разница.
Пробыл Хаба в развалинах минут десять и, выйдя, утвердительно кивнул. Это означало, что можно заходить. Внутри все было в зеленоватом полумраке от солнечного света, пробивавшегося через листья. Когда-то дом был элитным – на полу в просторном вестибюле сохранилась мозаика, изображавшая достижения давно ушедшей эпохи. Из семи этажей сохранились только два. Хаба провел их на второй этаж, где он отыскал однокомнатную квартиру с целыми окнами и остатками мебели. Здесь даже работал водопровод.
Пока они осматривали новое жилье, в дверь постучали. На пороге стоял коренастый алкоголик, заросший волосами и щетиной до самых глаз. У него был широкий рот, выдающиеся вперед скулы и маленькие наглые глазки. Он заявил, что квартира его, и квартплату он берет вперед за два месяца. Хаба подошел к нему, обнажил клыки и глухо зарычал. Алкоголик переменился в лице, сказал запинающимся голосом, что он просто пошутил и тут же исчез, оставив после себя сильный запах перегара. Хаба взял у Игоря блокнот и написал, что такие квартиры не принадлежат никому и всех нужно посылать подальше.
Игорь спросил, не попадался ли ему со времени их последней встречи бензин. Хаба ответил отрицательно. Друзья приуныли.
– Не выбраться нам отсюда, – сказал упавшим голосом Салим. – Надо жениться и жить здесь.
Игорь тоже об этом подумывал, и эта идея не казалась ему такой уж абсурдной. Но в устах Салима она вдруг прозвучала как нечто абсолютно неприемлемое.
– Мы здесь не останемся! – твердо сказал он.
Салим посмотрел на него больными после уколов глазами и уныло кивнул. «Мели, Емеля...», – читалось в его взгляде.
Повисла тишина. Хабе нечем было их утешить. Он засобирался домой, но вдруг хлопнул себя ладонью по лбу.
«Заходил Петрух!» – написал он в блокноте.
Игорь оживился и торжествующе посмотрел на Салима.
– Чего хотел?
«Вас повидать».
– Адрес оставил?
«Адрес тот же – ВВЦ, колесо обозрения».
На следующий день вечером Игорь был на ВВЦ. Салим остался дома на хозяйстве. Игорь строго- настрого наказал ему больше никуда за помощью не ходить.
Все кабинки в колесе были ярко освещены. Он сказал вахтеру, сидевшему у подножия колеса на табурете, к кому он пришел. Вахтер кивнул, и они стали ждать, когда кабинка Петруха опустится внизу. Колесо вращалось медленно, Игорь начал замерзать и стал притопывать. Он с завистью поглядывал на длинный тулуп вахтера, валенки и шапку-ушанку. Ему вспомнилось, что дома у него, еще в той Москве, в стенном шкафу висят две дубленки, а здесь нет ни одной.
Когда кабинка оказалась внизу, вахтер нажал кнопку колесо остановилось, и Игорь постучал в дверь. Петрух тотчас же открыл.
– О, какие люди! – обрадовался он. – Привет, отец! Рад тебя видеть!
– Здравствуй, сынок! – в тон ему ответил Игорь, мысленно напомнив себе, что он не мог бы быть отцом курицы, даже если бы и захотел этого.
Внутри кабинка оказалась намного больше, чем казалась снаружи. Петрух показал ему свое жилье. Оно состояло из комнаты, кухни и санузла. Кухня была очень маленькой, места для стола в ней не осталось и есть приходилось стоя прямо с плиты. Санузел имел только душ и унитаз, ванна в него не поместилась.
В комнате на диване, скромно потупив взор, сидела девушка, которую Игорь сначала не заметил.
