мазурка, танец, который носил на своих крыльях Марину, мечтавшую о русском престоле, и Костюшку с протянутой к небесам десницей, и Мицкевича на русских и парижских балах. В первой главе этот танец легко доносится из окна какой-то петербургской квартиры – глухие 70-е годы; во второй главе танец гремит на балу, смешиваясь со звоном офицерских шпор,. подобный пене шампанского fin de siecle, знаменитой veuve Clicquof[28] еще более глухие – цыганские, апухтинские годы; наконец, в третьей главе мазурка разгулялась: она звенит в снежной вьюге, проносящейся над ночной Варшавой, над занесенными снегом польскими клеверными полями. В ней явственно слышится уже голос Возмездия.
12 июля 1919
Жизнь – без начала и конца.Нас всех подстерегает случай.Над нами – сумрак неминучий,Иль ясность божьего лица.Но ты, художник, твердо веруйВ начала и концы. Ты знай,Где стерегут нас ад и рай.Тебе дано бесстрастной меройИзмерить всё, что видишь ты.Твой взгляд – да будет тверд и ясен.Сотри случайные черты —И ты увидишь: мир прекрасен.Познай, где свет, – поймешь, где тьма.Пускай же всё пройдет неспешно,Что в мире свято, что в нем грешно,Сквозь жар души, сквозь хлад ума.Так Зигфрид правит меч над горном:То в красный уголь обратит,То быстро в воду погрузит —И зашипит, и станет чернымЛюбимцу вверенный клинок...Удар – он блещет, Нотунг верный,И Миме, карлик лицемерный,В смятеньи падает у ног!Кто меч скует? – Не знавший страха.А я беспомощен и слаб,Как все, как вы, – лишь умный раб,Из глины созданный и праха, —И мир – он страшен для меня.Герой уж не разит свободно, —Его рука – в руке народной,Стоит над миром столб огня,И в каждом сердце, в мысли каждойСвой произвол и свой закон...Над всей Европою дракон,Разинув пасть, томится жаждой...Кто нанесет ему удар?..Не ведаем: над нашим станом,Как встарь, повита даль туманом,И пахнет гарью. Там – пожар.Но песня – песнью всё пребудет,В толпе всё кто-нибудь поет.Вот – голову его на блюдеЦарю плясунья подает;Там – он на эшафоте черномСлагает голову свою;Здесь – именем клеймят позорнымЕго стихи... И я пою, —Но не за вами суд последний,Не вам замкнуть мои уста!..Пусть церковь темная пуста,Пусть пастырь спит; я до обедниПройду росистую межу,Ключ ржавый поверну в затвореИ в алом от зари притвореСвою обедню отслужу.Ты, поразившая Денницу,Благослови на здешний путь! Позволь хоть малую страницуИз книги жизни повернуть.Дай мне неспешно и нелживоПоведать пред Лицом ТвоимО том, что мы в себе таим,О том, что в здешнем мире живо,О том, как зреет гнев в сердцах,И с гневом – юность и свобода,Как в каждом дышит дух народа.Сыны отражены в отцах:Коротенький обрывок рода —Два-три звена, – и уж ясныЗаветы темной старины;Созрела новая порода, —Угль превращается в алмаз.Он, под киркой трудолюбивой,Восстав из недр неторопливо,Предстанет – миру напоказ!Так бей, не знай отдохновенья,Пусть жила жизни глубока:Алмаз горит издалека —Дроби, мой гневный ямб, каменья!Век девятнадцатый, железный,Воистину жестокий век!Тобою в мрак ночной, беззвездныйБеспечный брошен человек!В ночь умозрительных понятий,Матерьялистских малых дел,Бессильных жалоб и проклятийБескровных душ и слабых тел!С тобой пришли чуме на сменуНейрастения, скука, сплин,Век расшибанья лбов о стенуЭкономических доктрин,Конгрессов, банков, федераций,Застольных спичей, красных слов,Век акций, рент и облигаций,И малодейственных умов,И дарований половинных(Так справедливей – пополам!),Век не салонов, а гостиных,Не Рекамье, – а просто дам...Век буржуазного богатства(Растущего незримо зла!).Под знаком равенства и братстваЗдесь зрели темные дела...А человек? – Он жил безвольно:Не он – машины, города,«Жизнь» так бескровно и безбольноПытала дух, как никогда...Но тот, кто двигал, управляяМарионетками всех стран, —Тот знал, что делал, насылаяГуманистический туман:Там, в сером и гнилом тумане,Увяла плоть, и дух погас,И ангел сам священной брани,Казалось, отлетел от нас:Там – распри кровные решаютДипломатическим умом,Там – пушки новые мешаютСойтись лицом к лицу с врагом,Там – вместо храбрости – нахальство,А вместо подвигов – «психоз»,И вечно ссорится начальство,И длинный громоздкой обозВолочит за собой команда,Штаб, интендантов, грязь кляня,Рожком горниста – рог РоландаИ шлем – фуражкой заменя...Тот век немало проклиналиИ не устанут проклинать.И как избыть его печали?Он мягко стлал – да жестко спать...Двадцатый век... Еще бездомней,Еще страшнее жизни мгла(Еще чернее и огромнейТень Люциферова крыла).Пожары дымные заката(Пророчества о нашем дне),Кометы грозной и хвостатойУжасный призрак в вышине,Безжалостный конец Мессины(Стихийных сил не превозмочь),И неустанный рев машины,Кующей гибель день и ночь,Сознанье страшное обманаВсех прежних малых дум и вер,И первый взлет аэропланаВ пустыню неизвестных сфер...И отвращение от жизни,И к ней безумная любовь,И страсть и ненависть к отчизне...И черная, земная кровьСулит нам, раздувая вены,Все разрушая рубежи,Неслыханные перемены,Невиданные мятежи...Что ж, человек? – За ревом стали,В огне, в пороховом дыму,Какие огненные далиОткрылись взору твоему?О чем – машин немолчный скрежет?Зачем – пропеллер, воя, режетТуман холодный – и пустой?Теперь – за мной, читатель мой,В столицу севера больную,На отдаленный финский брег! Уж осень семьдесят восьмуюДотягивает старый век.В Европе спорится работа,А здесь – по-прежнему в болотоГлядит унылая заря...Но в половине сентябряВ тот год, смотри, как солнца много!Куда народ валит с утра?И до заставы всю дорогуГорохом сыплется ура,И Забалканский, и СеннаяКишат полицией, толпой,Крик, давка, ругань площадная...За самой городской чертой,Где светится золотоглавыйНоводевичий монастырь,Заборы, бойни и пустырьПеред Московскою заставой, —Стена народу, тьма карет,Пролетки, дрожки и коляски,Султаны, кивера и каски,Царица, двор и высший свет!И пред растроганной царицей,В осенней солнечной пыли,Войска проходят вереницейОт рубежей чужой земли...Идут, как будто бы с парада.Иль не оставили следаНедавний лагерь у Царьграда,Чужой язык и города?За ними – снежные Балканы,Три Плевны, Шипка и Дубняк,Незаживающие раны,И хитрый и неслабый враг...Вон – павловцы, вон – гренадерыПо пыльной мостовой идут;Их лица строги, груди серы,Блестит Георгий там и тут,Разрежены их батальоны,Но уцелевшие в боюТеперь под рваные знаменаСклонили голову свою...Конец тяжелого похода,Незабываемые дни!Пришли на родину они,Они – средь своего народа!Чем встретит их родной народ?Сегодня – прошлому забвенье,Сегодня – тяжкие виденьяВойны – пусть ветер разнесет!И в час торжественный возвратаОни забыли обо всем:Забыли жизнь и смерть солдатаПод неприятельским огнем,Ночей, для многих – без рассвета,Холодную, немую твердь,Подстерегающую где-то —И настигающую смерть,Болезнь, усталость, боль и голод,Свист пуль, тоскливый вой ядра,Зальдевших ложементов холод,Негреющий огонь костра,И даже – бремя вечной розниСреди штабных и 
