бежал. Тормоза, сцепление, паническое вращение руля. Машину тряхнуло.
Я выключил музыку и какое-то время сидел в полной тишине, если не считать почти неслышного урчания мотора. В зеркале заднего вида я видел пса – он лежал посреди дороги.
Я сглотнул, пару раз глубоко вдохнул, отпустил сцепление и медленно выключил мотор.
Дверца мягко отворилась – вверх и в сторону. В машину ворвался легкий ветерок, я услышал пение птиц и журчание ручейка.
Я прошел по дороге к тому месту, где лежал пес. Он был жив. Услышав мои шаги, он повернул морду и оскалился. Я остановился в нескольких ярдах от него. Он завыл, на губах появилась кровавая пена. Задние лапы у него были сломаны.
– Спокойно, – сказал я.
Пес заскулил. Больше он не скалился, даже когда я подошел еще ближе и положил руку ему на голову. Ладонью я ощущал его короткую жесткую шерсть.
Грудь у пса вздымалась, он то ли хрипел, то ли кашлял. На дороге были пятна крови. Я спокойно смотрел на все вокруг; я снова впадал в эмоциональное оцепенение – утром я сознательно не принял таблетку.
В этот самый момент появилась женщина.
Я услышал, как она продирается сквозь кустарник. Потом она закричала: 'Бадди! Бадди!'
– Сюда, – ответил я.
Она выскочила из зарослей, в руках у нее был красный нейлоновый поводок. На вид лет тридцать пять, короткие светлые волосы, блузка без рукавов, шорты цвета хаки и высокие сапоги. Она потрясенно застыла, затем подбежала к нам.
– Бадди! Ох, Бадди!
Она встала на колени, из голубых глаз ручьем текли слезы. У меня в груди все напряглось. Я хотел сохранить это ощущение. Интересно, оно естественно или это просто остаточный эффект после приема лекарства?
– Простите меня, – промолвил я. – Он стоял прямо на дороге.
– Я сама отстегнула поводок, – ответила она. – Вина моя.
Она не переставая гладила пса, а тот положил морду ей на колени, словно собирался заснуть, потом снова закашлялся кровью. Она гладила его и плакала.
– Здесь есть поблизости ветеринар? – спросил я.
Она ничего не ответила.
Бадди вздрогнул, дыхание у него остановилось; это был конец.
– Надо убрать его с дороги, – сказал я.
Женщина взглянула на меня, и в глазах ее было что-то ожесточенное. Она сказала:
– Я заберу его домой.
Она с трудом попыталась взять огромную овчарку на руки, с вытянутыми лапами пес был почти с нее ростом.
– Позвольте мне помочь вам. Можно положить его в машину.
– Я справлюсь.
Она, спотыкаясь, двинулась вперед; задние лапы пса безжизненно волочились по земле. Женщина остановилась, поправила пса и исчезла в лесу.
Я вернулся к машине, взялся за ключи. Рука сама потянулась к бардачку, но я тут же отдернул ее. Я снова становился Глазом, частью Резервуара. Но принимать лекарство я больше не собираюсь – пусть будет, что будет. Хочу узнать, осталось ли во мне что-либо человеческое.
Я запер машину и отправился вслед за женщиной в лес.
Она ушла недалеко. Я скоро наткнулся на нее – она сидела на земле и плакала, прижимая к себе пса. Она посмотрела на меня и сказала:
– Помогите мне, пожалуйста.
Я отнес пса к ее дому, расположенному примерно в ста ярдах от дороги. С каждым шагом тело пса становилось все тяжелее.
Дом был современный, восьмиугольный, весь застекленный, стоял он на большой зеленой лужайке, которую совсем недавно подстригли. Мы подошли к дому сзади. Женщина отворила деревянную калитку, и я вместе с псом зашел во двор. Дальше мне было нельзя – я ощущал это руками, спиной. Женщина дотронулась до моего плеча и сказала:
– Пожалуйста, еще чуть-чуть.
Я кивнул, сжал зубы и приподнял мертвого пса. Женщина подвела меня к сараю, где хранились инструменты. Там я наконец положил пса. Она накрыла его зеленым брезентом и закрыла дверь.
– Я сейчас вызову кого-нибудь. Мне так не хотелось, чтобы Бадди остался в лесу, на дороге, ведь там много других зверей.
– Я понимаю, – ответил я, хотя на самом деле начинал уже впадать в то странное состояние, когда мое 'я' отделялось от всех человеческих эмоций и ощущений.
– Пройдите в дом, там можно умыться, – предложила она.
Я взглянул на руки.
– Хорошо.
Я умылся в ванной. Рубашка у меня оказалась в крови, и женщина настояла на том, чтобы выстирать ее. Я вышел из ванной в одной футболке; она успела загрузить мою рубашку вместе со своими грязными вещами в стиральную машину и вызвать команду по надзору за животными. Сама она тоже переоделась в костюм голубого цвета. Мы сидели в большой, солнечной кухне; женщина предложила мне чай со льдом, и мы тихонько попивали его из высоких стаканов. Я чувствовал привкус лимона и ледяную свежесть чая. Простые ощущения.
– Пес давно с вами?
– Около восьми лет, – ответила она. – Вообще-то, он принадлежал моему мужу.
– А где ваш муж?
– Он умер два года тому назад.
– Извините.
Она немного странно смотрела на меня, и я вдруг подумал что она понимает, в чем дело, кто я такой. Люди часто каким-то образом угадывали. Я хотел подняться.
– Не уходите, – попросила она. – Подождите, пока не приедут за Бадди. Пожалуйста.
– Вы и сами справитесь.
– Я уже давным-давно сама ни с чем не могу справиться. Вы даже не сказали мне, как вас зовут.
– Роберт.
Она протянула руку через стол и пожала мою.
– Меня зовут Ким Фам, – сказала она. Я чувствовал ее мягкую, прохладную кожу, лимонную свежесть ее дыхания, видел, как увлажнились ее глаза.
– Вы Глаз, – сказала она.
Я отдернул руку.
– И сейчас вы не приняли лекарство, так?
– В общем-то, это и не лекарство никакое.
– А что же это?
'Ложь', – подумал я, но сказал другое:
– Оно помогает восстанавливать некоторые функции организма. Его в шутку называют виагрой для эмоциональных импотентов.
Она даже не улыбнулась.
– Я знаю все эти шутки, – ответила она. – Мой муж работал аналитиком по обработке данных проекта Тау Бу. Эти шутки совсем не смешные.
Я не мог вспомнить фамилию Фам, но в проекте участвовало много аналитиков, которые так или иначе обрабатывали данные.
– А почему вы не хотите принять свою виагру или как там вы ее называете?
Я пожал плечами.
