Мак снова стоял у кровати, всего в двух шагах от плейера. Запись чуть слышно жужжала, но звук был довольно агрессивным, словно высказывал недовольство – зачем остановили плейер, ведь еще не все разговоры прослушаны.
Запах Леты в комнате. Мак вдруг осознал, что этот запах был единственным реальным ощущением за время всего путешествия. Вместе с ним в кафе 'У Анны' переместились и запах Леты, и тепло их спальни – ощущения настоящего в одном кратком миге из прошлого.
Он достал из плейера серебристый диск, отнес его в гостиную и убрал в дорогую коробку. Потом вернулся в спальню, упаковал плейер и лег на постель – впервые с тех пор, как почти неделю тому назад отсюда унесли Лету.
Закрыв глаза, он почувствовал тепло ее тела, вспомнил, как любил лежать на ее месте по утрам, когда она уже вставала. Будто она убаюкивала его в своих объятиях. Иногда он даже засыпал снова, а потом Лета будила его и твердила, что ему надо идти на работу, как всем остальным.
Но сейчас кровать на самом деле не теплая, и, если он заснет, никто его не разбудит. Никогда. После просмотра записи в его душе появилась какая-то пустота, будто он сделал что-то дурное, запретное, искал жену там, где, он знал, ее быть не должно.
Он понятия не имел, зачем она просматривала все копии 'Шестнадцатого июня'. Да, можно было бы прочесть комментарии, это он понимает. Интервью он тоже мог понять – ей ведь ни разу не заплатили ни гроша за эту запись. Многие из присутствовавших в тот день в кафе пытались подать в суд, чтобы получать проценты от продаж, но все проиграли, потому что голографические записи были не просто записью исторического момента, но и авторской программой составителя. Лета, правда, никогда в суд не подавала.
Она просто всю жизнь вновь и вновь возвращалась к тому единственному дню, смотрела на себя молодую и видела… что? Искала… что?
Конечно же, не Фрэнка. Мак слишком хорошо ее знал. Может, она искала способ правильно взглянуть на себя, на свою жизнь? Или пыталась представить, как бы прожила жизнь, если бы выбрала другую дорогу.
Он не знал. А теперь никогда и не узнает. Он подтрунивал над ней, слушал, как она рассуждала о вспомогательных материалах, даже покупал ей последние версии 'Шестнадцатого июня', но никогда не слышал, чтобы она говорила о том, что смотрит свое прошлое как зритель.
Тайна Леты, как и все другие ее тайны (в том числе и за что она полюбила его, Мака), навек останется неразгаданной.
В 'Шестнадцатом июня' ответов он не нашел, как, впрочем, и саму Лету. От нее остались лишь отрывочные воспоминания: запах, который постепенно исчезнет, голос, который он уже начинает забывать, прикосновение кожи.
Теперь жизнь Леты закончилась. Ее жизнь имеет конец, как и 'Шестнадцатое июня у Анны', она уже не повторится.
Мак уткнулся в ее любимую подушку. Больше он никогда не увидит Лету, ту, настоящую, которая дышит и непрестанно удивляет его своей глубиной.
Наконец-то он это понял, и на душе у него стало легче. Ее больше нет, остались лишь воспоминания.
Уолтер Джон Уильямс – Зеленая Леопардовая Чума
Устроившись на ветке баньяна и болтая ногами над морем, одинокая сирена смотрела вдаль, на линию горизонта. В неподвижном воздухе стоял запах ночных цветов. Крупные крыланы пролетали над водой, направляясь в места дневного отдыха. Где-то резко вскрикнул белый какаду. Водорез на лету нырнул в воду и снова взлетел. Утреннее солнце зажгло красно-золотые искры на верхушках волн и озарило тропический лес, густо покрывающий острова, рассыпавшиеся на горизонте.
Сирена решила, что пора завтракать. Легко поднявшись с брезентового сиденья, устроенного ею на дереве, она пошла по нависающей над водой ветке. Та закачалась под ее тяжестью, но сирена легко нашла нужный выступ в шершавой коре, куда можно было поставить голую ступню, и посмотрела вниз, на воду, где на фоне темной синевы подводных туннелей возле коралловых рифов четко обозначились бирюзовые отмели.
Сирена подняла руки над головой, стараясь не потерять равновесия, встала покрепче – солнце бросило красный отсвет на ее бронзовую голую кожу, – сильно оттолкнулась и прыгнула головой вниз в Филиппинское море. Она вошла в воду с громким всплеском, сопровождаемая шлейфом воздушных пузырьков.
Крылья сирены развернулись, и она поплыла.
После охоты сирена – ее звали Мишель – спрятала рыболовные снасти в куче мертвых кораллов на одном из рифов и, словно призрачная тень, заскользила над зарослями морской руппии; на ее крыльях играли солнечные блики. Подняв голову и увидев сплетенные в гигантский клубок корни баньяна, она высунулась из воды и сделала первый вдох.
Подножия Скалистых островов состояли из мягких известняковых кораллов; приливы и морская соль сильно разъели известняк, над которым теперь нависали камни. Из-за этого некоторые из островов стали похожими на грибы с зелеными шляпками, сидящими на тонкой ножке. Остров Мишель был больше остальных и имел неправильную форму; у него тоже были крутые известняковые стены, на шесть метров в глубину подточенные морскими приливами, поэтому взобраться на берег со стороны моря было
