зеленого шелка с заклинаниями, врученный Даттамом.
– Кто ты такая? – спросил государь.
– Я – твоя мать, – последовал ответ.
– Моя мать – Касия! – вскричал Инан.
– Нет. Нас было двое, наложниц государя, забеременевших почти в одно и то же время, и мы разрешились от бремени одновременно. Но я была глупая маленькая девочка, которая не думала ни о чем, как о любви к государю, а Касия дарила подарки и получала их, и она сплела во дворце плотную сеть измены и заговора. И так получилось, что она разродилась мертвым ребенком, а я – тобой, и когда она об этом узнала, дала приказание подменить детей. После этого старый государь сделал ее из наложницы императрицей, и она, ревнуя ко мне, распорядилась привязать мне на шею тяжелую зернотерку и утопить меня в старом колодце, что за Змеиным павильоном…
Государь всплеснул руками.
– Так вот почему она не любит меня! – закричал государь. – Она любит маленького Варназда, он ее сын, и она мечтает меня извести!
В следующее мгновение привидение заметалось и закружилось над тазиком. Прозрачная фигура простерла к Инану руки.
– Мне пора, – сказала она, – я слышу, меня зовут! Обними меня!
– Не делай этого! – вскричал Даттам.
– Мама! – закричал император, бросаясь в круг.
– Псст! – заорал Даттам и, схватив узловатый посох с навершием из черного камня, что есть силы ударил по тазику. Тот соскользнул со столика и разбился на тысячу кусков. Вода и еловые ветки плеснули и брызнули в неровном свете светильника, и Идасси увидел, как прозрачная фигура сворачивается и скользит в пелене воды.
– Мама! – еще раз отчаянно закричал Инан, пересекая белую черту круга и подхватывая осколки тазика. – Мама! – И, страшно вскрикнув, потерял сознание.
Даттам наклонился над государем и вытащил его из круга. Щеки императора были смертельно бледны, глаза закрыты, и темно-русые его кудри у корней были мокрыми от холодного пота.
– Что это было, – спросил Идасси, – и есть ли хоть слово правды в том, что мы услышали?
– Ты же сам называл меня колдуном, – усмехнулся Даттам.
– Ба, – сказал Идасси, – я не такой дурак, чтобы поверить, будто вы не умеете вызывать привидений, но пусть меня раздерет на пять тысяч кусочков, если это привидение не лгало от начала и до конца!
Остаток ночи Идасси помнил, как кошмарный сон. Молодой император скоро очнулся, но дышал тяжело, и зрачки в его глазах плавали в разные стороны. Идасси принялся убеждать его, что им надо идти и что оставаться в усадьбе Даттама смертельно опасно. К утру они оба должны быть во дворце.
Инан, как во сне, повиновался. Идасси вывел его из сада и кое-как помог спуститься в подземный ход. Там государь совсем ослабел, стал заплетаться ножками и перестал идти.
– Мама, мама, – все время слышал Идасси, – я хочу к маме.
И время от времени Идасси казалось, что откуда-то из закоулков подземного хода поднимается тьма, во тьме кружится серебряная фигурка и шепчет: «Сынок».
Идасси пришлось взять фонарь в зубы, а государя взвалить себе на спину и так и тащить его девять тысяч шагов. Кроме того, Идасси повесил себе на шею корзинку, которую наполнил свежей рыбой Даттам.
На небе уже крался утренним котом рассвет, когда Идасси выволок государя из расщелины в саду.
Через полчаса он, крепко держа заплетающегося государя одной рукой, и корзинку – другой, прошел мимо дремлющих стражей павильона в государеву спальню. Идасси раздел государя и положил в постель, а сам свернулся клубочком на ковре.
Когда Идасси проснулся, был уже полдень. Государь спал, беспокойно ворочаясь и вскрикивая. Идасси вымыл руки, переоделся в чистое платье и пошел в павильон государыни.
Государыня Касия сидела за столом, две служанки убирали ей волосы, и толстый чиновник перед ней читал доклад о состоянии хлебных запасов в провинции Чахар.
При виде Идасси государыня сделала знак всем удалиться, и они остались вдвоем – женщина с черными волосами и чудными малахитовыми глазами, и молодой варвар. Идасси чувствовал, что он плохо выспался, и в сознании его, как льдины на разорванной ледоходом реке, плавали страшные картины вчерашнего колдовства и нечисть, таращившая на них глаза за огненной чертой.
Впрочем, нечисти Идасси не очень боялся. У иных людей душа еще гаже тех пауков будет.
– Государыня, – сказал Идасси, – я пришел спросить, почему вы в ту ночь послали стражников арестовать меня с трупом?
– Я не посылала, – ответила Касия, – просто этот глупый болван Аверия поднял людей на учебную тревогу, и когда я об этом услышала, я чуть не умерла с досады. Я бы тут же услала его в Иниссу, если бы это не развязало разные языки!
– О, это прежде всего развязало бы его язык, – отвечал Идасси, – впрочем, он и так не завязан. Клянусь вам, что я собственными ушами слышал, как Аверия выболтал ваш разговор с ним в ту ночь!
– Маленький варвар, – вскричала Касия, – ты еще не выучился лгать так хорошо, как чиновники! Ты ничего не слышал, потому что этого не было, но если ты уже завел разговор о позавчерашнем, то ответь-ка: куда ты дел труп?
– Я закопал его в саду, – возразил Идасси, – что мне еще оставалось делать?
– В саду? Без следов?
– Или вы принимаете меня за безрукого чиновника, государыня? В наших краях издавна мало было поймать пропитание или убить врага, – важно было так схоронить его в земле, чтобы сосед не съел вашего оленя или косулю!
– Где ты его зарыл?
– Этого я не скажу, чтобы Аверия не отдал приказ разрыть это место под фундамент для храма.
– А где ты пропадал сегодня ночью?
– Ах, государыня, поверьте, я не навещал мертвеца, – он ведь недавний и нервный и вряд ли сел бы играть со мной в «резаный квадрат».
– Ты был с моим сыном, – усмехнулась Касия.
– Мы удили рыбу, – сказал Идасси.
Лицо женщины исказилось.
– Рыбу? – вскричала она, – не лги! Или ты думаешь, я не знаю, где вы были и какую рыбу удили!
Молодой варвар обомлел. «У нее везде шпионы, – пронеслось в его голове. – Они выследили нас, когда мы спускались в грот, они выследили нас в доме Даттама, а может, у нее есть свои знакомые на том свете, и никак ей донесла какая-нибудь из тех рож, что таращилась на нас с той стороны круга!»
Государыня уперла руки в бока. Она была очень хороша, – в белой утренней юбке и кофточке лазурного цвета, и чудные ее, еще неубранные волосы спускались грозовой тучей на белые плечи.
– Удили рыбу! – вскричала она. – Развратный мальчишка, ты учишь моего сына поганому блуду, портишь его кровь и кости! Добро бы ты грешил с человеком, а то ты грешишь с мирозданием! Знаешь ли ты, глупый варвар, что, когда император сходится с женщиной, от этого зеленеют поля и птицы начинают нести яйца?! А ты думаешь, от гусиной любви зазеленеют поля?! Как бы не так – не иначе как в этом году в Иниссе начнется голод!
– Я? – Кровь бросилась в лицо Идасси от подобного обвинения. – Клянусь, мы не делали ничего мерзкого!
– А я говорю, что вы занимались блудом, которым занимаются те, кто не может ничего поделать в женщине!
Каждое слово женщины как будто срывало одежду с сердца Идасси.
– Я не могу?
– Да! Ты! А когда ты приходишь в спальню к женщине, Поникший Пестик, ты готов убить человека, – лишь бы в поднявшейся суматохе не лечь с ней в постель и не показать ей свой увядший куст!
