Земля обетованная

размышлял о том, что я… что мы все еще были привязаны к Чарлоту. Я считал дни, прошедшие за время нашего пребывания на Чао Фрии. В пересчете с локального на стандартное время их было не так много. Мой договор еще действовал.

А что случилось бы?

— Это важно? — спросил ветер.

Не особенно, признался я. Важна длительность. Первые полтора года самые плохие. Последние шесть месяцев пролетели в мгновение ока.

Это я иронизирую.

Он засмеялся.

Это было для меня неожиданностью.

Жизнь сурова, заметил я.

— Она могла бы быть еще хуже, ответил он.

Да, сказал я. Мог пойти дождь.

19

У этой истории есть еще и постскриптум.

Вечером после нашей посадки на Нью Александрии я встретил в баре бывшего телохранителя. Мы, так сказать, столкнулись. Пока Чарлот держался вне зоны власти здешней полиции, у него были другие задачи, и теперь уже не было столько возможностей ничего не делать. Но он по мере возможности искал меня. Он был в гражданском и выглядел почти по-людски.

— Значит, ты доставил ее обратно? — спросил он.

— Ясное дело, — ответил я.

— И что?

— Ты должен мне порцию, — проинформировал я его.

— Ты можешь доказать это перед судом?

— Нет. Ты можешь взять с меня слово.

Он подобрал губы, а потом повернулся и заказал порцию выпивки. Я медленно выпил. Я продлевал удовольствие. Я всегда получал удовольствие, когда выигрывал спор.

— Ты когда-нибудь был в космосе? — спросил я.

— Нет.

— Это кое-что объясняет. Знаешь, трудность с людьми, которые всю жизнь приклеены к земле, в том, что им не хватает космической перспективы. Ты чувствуешь себя связанным с Нью Александрией святым клочком земли?

— В известной степени, да, — сказал Дентон. — Но я не фанатик.

— Ты чувствуешь себя здесь дома, да?

— Для меня все это о'кэй.

— Ты никогда не чувствовал ничего вроде жажды странствий?

— Иногда. Но я с этим справлялся.

Я был вынужден улыбнуться по поводу его способа выражаться. Чувствовал ли ты когда-нибудь непреодолимое стремление понять чудеса вселенной? — продолжал пытать я. — Казалась ли тебе жизнь неполноценной или незаполненной, если ты при исследовании смысла жизни был не в силах перевернуть какие-нибудь камни?

— Думаю, нет.

— Твое стремление к пониманию не поддается подавлению?

— Нет.

Он улыбался и ждал, что я объясню, о чем это я разглагольствую.

— Это хорошо, — объяснил я. — У меня так же. Но я очень люблю узнавать. А ты нет? Я с пристрастием заглядываю под камни. Тебе не кажется, что от этого можно заболеть? Или ты можешь представить, что концепцией Библиотеки Нью Александрии является любопытство, перешедшее в душевную болезнь?

Скачки моих мыслей сбили его с толку.

— Я не знаю, — сказал он.

— Я тоже. Не хочешь выпить еще?

— Я думал, ты выиграл спор и можешь сказать: 'Я же тебе говорил'.

— Могу. Я это только что сказал. А теперь я хочу угостить тебя, так как у меня доброе сердце.

— Спасибо, — сказал Дентон.

Я заказал следующий круг.

— А не мог бы ты рассказать всю историю? — попросил он.

— Позже. Сначала нам надо немного выпить. Тогда она будет не такой скучной.

С этими словами я достал из кармана маленький пакет, развернул его, поставил содержимое на ребро на стойку бара и задумчиво посмотрел на него.

— Что это? — поинтересовался Дентон.

— Это подарок. Для Титуса Чарлота. Я до сих пор не передал ему. Это должно помочь ему в поисках взаимопонимания. Это очень ценный исследовательский прибор.

— Да, — протянул полицейский. — Но что это?

— Это флейта, — сказал я.