– Почему вы предполагаете у своей дочки такие серьезные заболевания? – как можно мягче спросила я. – И такие разные? Детская шизофрения или умственная отсталость – откуда у вас эти опасения?
– Поверьте, у меня есть основания, – ответил мой клиент.
– Допустим, – ответила я. – Но скажите, вы женаты? У девочки есть мать?
Мужчина перевел дух.
– Да, я женат. У Маши есть мать.
– А сколько лет Маше?
– Недавно исполнилось пять лет.
– Ну вот, видите, – решила я приободрить взволнованного отца. – Мы потихоньку начинаем с вами знакомиться.
Неожиданно мужчина закрыл глаза.
– Я очень устал, – тихо сказал он. – Этот приход к вам вывел меня из сил.
– Вы хотели сказать «выбил вас из сил» или «вывел вас из равновесия», – улыбнувшись, сказала я, желая разрядить обстановку.
Антон Антонович тут же открыл глаза.
– Как вы сказали? Ах да, простите мне эту неловкость, – произнес он вдруг довольно старомодно, – спасибо, что вы меня поправили.
– Русский язык – не родной для вас? – спросила я, заметив во всем этом некую странность.
Лицо мужчины побледнело. Мне показалось, что он может потерять сознание.
– Вам плохо? – спросила я.
– Нет, ничего, – ответил мужчина. – Разрешите, я приду к вам завтра, теперь я уже знаю дорогу.
– Приходите в четыре! – крикнула я ему уже вслед. Вообще-то у меня была предварительная запись пациентов, и все приходили строго по времени.
На следующий день Антон Антонович приехал без пятнадцати минут четыре. Ему пришлось немного подождать в коридоре, пока я не освободилась. Он вошел в мой кабинет уже более спокойным, чем в первый раз.
– Ваш вопрос ко мне настолько серьезен, – сказала я, – что мне надо кое-что уточнить.
Антон Антонович ответил, что согласен.
– Ваша жена, – начала я, – здоровая женщина?
– В каком смысле? – переспросил мой клиент.
– Психически здорова? – уточнила я, стараясь сохранять непринужденный тон.
– Да, вполне здорова, – спокойно отозвался Антон Антонович. – Немного нервная, как все женщины. Ох, простите, – взглянув на меня, добавил он.
– А вы сами, простите, – решилась я на главный вопрос, – вы никогда не обращались к невропатологу или психиатру?
– Нет, – отозвался мой собеседник, – я не обращался! Но меня лечили! И еще как лечили!!!
Я немного помолчала. Но все же спросила:
– И как же вас лечили?
Антон Антонович резко встал. Потом повернулся ко мне спиной и рывком задрал вверх свой свитер.
На его спине не было, что называется, «живого места». Вся спина была сплошь покрыта рубцами и шрамами. Я молчала.
Антон Антонович опустил свитер, повернулся ко мне лицом и сел.
– Вы можете осмотреть мою дочь? Или вы хотите что-то узнать о моем лечении? – заикаясь, спросил он.
– Приходите с дочкой, а еще лучше – с дочкой и женой, – в некотором замешательстве произнесла я, – и не волнуйтесь так. Вы расскажете мне только то, что сочтете нужным.
– Спасибо, – первый раз за наше знакомство сказал мой новый клиент.
Антонио провел в больнице три года. Он очень изменился. На вид ему теперь можно было дать не девятнадцать, а все тридцать лет.
Дважды его навещала мать. Антонио ее не узнавал. Он принял ее за какую-то старую знакомую и очень удивился, что она пришла.
У Антонио теперь стало ровное спокойное настроение, он редко огорчался или радовался по- настоящему, а если чему-то и удивлялся, то как-то вяло. У него появилось заикание, которое то почти исчезало, то вдруг усиливалось. Теперь его лечили от заикания. По крайней мере, так сказали матери, когда она навестила его в больнице.
Мать плакала, глядя на сына. Антонио смотрел на эту женщину и не понимал, отчего она плачет. Сам Антонио уже не плакал очень давно.
На очередном обходе врач сообщил Антонио, что его лечение подходит к концу.
– Ты уже почти не заикаешься, – сказал врач. – Скоро будем тебя выписывать, поедешь домой.
– Домой, домой, – повторил юноша. – А где мой дом?
– Я не знаю, – ответил врач. – Спроси у своей матери, когда она придет навестить тебя.
Врач осмотрел юношу и назначил ему новые лекарства.
Постепенно память стала возвращаться к Антонио. Утром он проснулся от воспоминаний. Ему приснился отец. Они с Антонио гуляли в чудесном саду, только Антонио был ребенком. Они с отцом разговаривали о чем-то, и мальчик чувствовал себя очень счастливым. Потом отец махнул рукой и стал быстро удаляться от сына.
– Папа, вернись! – закричал мальчик Антонио, но почувствовал, что губы его не слушаются. Солнце во сне померкло, стало холодно. Антонио проснулся. Он провел рукой по небритой щеке. Он что, уже не мальчик? Рука стала мокрой от слез. Оказывается, во сне Антонио умел плакать. Ах, да, во сне ведь он был еще ребенком…
Через несколько дней юношу снова навестила мать. Она стала совсем седой, но измученное лицо все равно выглядело прекрасным. По крайней мере, так считал Антонио.
Он увидел мать и протянул к ней руки. Женщина едва не упала, а затем бросилась в объятия сына.
– Ты узнал меня, сынок? – спросила она.
– М-ма-м-ма, – ответил он, заикаясь, и закрыл глаза.
Они долго сидели, обнявшись, и их никто не беспокоил. Говорить не было сил.
Наконец Антонио открыл глаза и посмотрел на мать.
– А где папа? – спросил он, припоминая. – Он до сих пор в тюрьме?
По лицу матери текли слезы.
– Нет, – смогла ответить она.
– Его выпустили? – спросил Антонио, испытывая волнение, давно забытое чувство.
– Он умер. В тюрьме, – ответила мать. – И его уже похоронили.
Антонио смотрел на мать во все глаза.
– Мы гуляли с папой сегодня в саду, – сказал он, – и он вдруг от меня ушел. А я был еще маленьким…
– На сегодня достаточно, – сказал внезапно появившийся врач. – Свидание окончено. Больной слишком устал. Приходите завтра.
Антонио стал быстро поправляться. Память стремительно возвращалась к нему. Но вместе с памятью ожили и воспоминания. А за ними – боль и страх.
Мать навещала его каждый день. Она сообщила сыну, что им предложили покинуть страну.
– Кто предложил? – спросил Антонио, но мать оставила вопрос без ответа. Она рассказала, что им с сыном предложили выбрать для дальнейшего проживания любую страну с коммунистическим режимом. Мать выбрала Советский Союз.
– Ну, конечно же, надо ехать в Советский Союз! – думал Антонио. – Там сильная коммунистическая партия. Там строят коммунизм. Отец верил в коммунизм. Он также верил в равенство и справедливость.
Антон Антонович приехал ко мне на прием один. Без жены и без дочери. Я не очень удивилась.
