кинематографической репрезентации такого типа маскулинности (Романов, 2002). Основные герои фильма – мужчины, помещенные в условно-стандартные маскулинные ситуации, связанные с насилием, преодолением преград, завоевательной сексуальностью, достижениями и борьбой за власть. Действие развивается в четко очерченных и легко узнаваемых пространственно-временных границах. Фильм насыщен доминантными мужскими стереотипами, что позволяет типизировать его образы в качестве определенных символических сообщений, обращенных к сложившимся в массовом сознании образцам.
Во второй части фильма, «Брат-2» (2000), герой едет наводить свои порядки аж в Америку. Как выразился один кинокритик, это «самый длинный российский видеоклип. Слушаем Земфиру. Трахаем Салтыкову. Мочим хохлов и негров. В сортире. Балабанов и Бодров наконец объяснили нам всем в „Брате- 2“, что такое настоящая крутизна по-русски».
Я не оцениваю художественных достоинств этих фильмов (первый я смотрел с удовольствием) и не обвиняю их авторов в том, что они навязывают нам «чуждую мораль». Но не случайно этот фильм так обрадовал кинокритика газеты «Завтра»:
Герой нашего времени оказался не эстетом-декадентом, с томиком Бродского в кармане, священным пламенем антикоммунизма в сердце и мечтой уехать из «этой страны». Он оказался не бородатым монархистом, истово крестящимся на все свежеокрашенные церковные маковки, не «утомленным солнцем» и млеющим от сусально-юнкерских сказок времен Николая II. Он пришел к нам – и был сразу узнан миллионами русских людей, в своей камуфляжной куртке солдата чеченской войны, жестокий, но справедливый в своей жестокости, наивный, восторженный, но расчетливый и настороженный. Любящий «Наутилус» и легко собирающий глушитель к револьверу из подсобных материалов. Взведенный как боевая пружина и, главное, – готовый к действию. Он оказался именно таким, какого ждала страна. И потому фильм «Брат» побил все рекорды продаж…
И здесь возникает некая перекличка двух «героев своего времени». Соловьевского «Бананана» из «АССЫ», более чем десятилетней давности, и Данилы Багрова из «Брата».
Пассивный, толстовский нигилизм «Бананана», с его почти полным уходом от реальности в мир «бога БэГэ», декаданса, «комюникейшн тьюб», цветных снов, – стал символом целого поколения, которое оказалось так выгодно и удобно мафиозным Крымовым, которые на костях этих самых «Банананов» переустроили Россию в огромную «зону». «Банананы» проиграли историю и оказались не у дел.
И вот сегодня наступило время Багровых. Людей, знающих, что такое оружие и смерть, и спокойно нажимающих на курок. Людей, со своим особым кодексом чести, своей резкой, агрессивной музыкой, своим понятием о добре и справедливости. А главное, людей, живущих в России и желающих изменить ее жизнь к лучшему. И для них уже крымовы и белкины – враги, с которыми они борются беспощадно, из-под пяты которых они выдирают Россию.
У каждого времени свои герои. И может быть, что-то изменится в России, если сегодня у нее такие герои.
Разумеется, популярность криминальных фильмом не означает, что бандитская маскулинность стала единственным и самым привлекательным образцом для подражания. Как только российское государство окрепло, оно сформулировало социальный заказ на другие фильмы и сериалы, героями которых стали не менее крутые, но более идейные и организационно связанные с государством новые силовики: «агенты национальной безопасности», «менты», разведчики и иные сотрудники спецслужб. Независимо от их ведомственной принадлежности, эти новые силовики выглядят весьма стандартно и от аналогичных американских суперменов отличаются исключительно фразеологией и национальным колоритом. Однако характерны их претензии. Когда в 2007 г. между разными спецслужбами началась не подковерная, а открытая борьба за власть и деньги, руководитель одной из спецслужб в статье «Нельзя допустить, чтобы воины превратились в торговцев» публично обосновал философию чекизма как закрытой корпорации «настоящих мужчин», ставшей для России спасительным «крюком» (этот многозначительный образ прекрасно обыграли демократические публицисты), за который, падая в бездну, уцепилось постсоветское общество и который и дальше будет спасать его от всех и всяческих угроз, если только сумеет сохранить свою высокую корпоративную мораль.
Вообще говоря, «воины» (как и «жрецы») превращались в «торгашей» и до возникновения чекизма, но они обязаны были делиться с начальниками и коллегами и не выносить сор из избы (у пошлых уголовников эта групповая солидарность называется общаком и круговой порукой), поэтому президент Путин, как и ожидали эксперты, разоблачительную статью не одобрил. Чекистская маскулинность для массового сознания привлекательнее бандитской и к тому же сопряжена с меньшими индивидуальными рисками. Под крышей родной конторы походя решаются и личные дела, недаром самые лакомые места в новых экономических структурах занимают чьи-то сыновья, зятья и племянники. «Настоящий мужчина» обязан заботиться о своих.
Но не все мужчины хотят и могут стать силовиками. Наиболее социально значимой, емкой и укорененной в народной культуре мужской идентичностью в сегодняшней России остается мужик. В каком- то смысле это специфически русский феномен. «Мужик – это значимая маркировка русскости. Мужик по определению русский» (Шабурова, 2002. С. 533). Это слово обозначает одновременно пол, возраст, социальный статус и свойства характера. По Далю, «мужик» – это «человек рода он, в полных годах, возмужалый; возрастной человек мужского пола» и одновременно – «мужчина простолюдин, человек низшего сословия», поселянин, пахарь, земледелелец, хлебопашец; семьянин и хозяин; дюжий человек, крепкий, видный, но грубоватый; человек необразованный, невоспитанный, грубый, неуч, невежа (Даль, 1999. Т. 2.
С. 356–357).
Как всякий «настоящий мужчина», мужик не может довольствоваться наличным бытием. Он обязан постоянно доказывать себе и другим, что он не баба, не пацан и не гомик. В противоположность слабому иноземному джентльмену и хлюпику-интеллигенту, мужик отличается повышенной сексуальностью, любовью к спиртному, физической силой и грубостью, причем все это ему дано от природы. «Мужик» – это дикий мужчина, который ценит свои природные свойства и не нуждается в украшениях. Как гласит припев популярной песни, «да, ты права, я дикий мужчина: яйца, табак, перегар и щетина». Характерно, что все эти достоинства «не заключают в себе ничего нарочитого, то есть не являются результатом сознательного выбора и усилия. Щетину он не специально выращивает – сама вырастает; пьет вовсе не для запаха перегара, а из иных побуждений; аромат табака абсолютно натуральный и непреднамеренный, мало общего имеющий с дорогим мужским одеколоном, который тоже пахнет табаком. Яйца же даны лирическому герою от природы, все честно, никакого конструктивизма» (Утехин, 2001. С. 272).
Образ мужика укоренен не только в быту. Он широко раскручивается в кино и в коммерческой рекламе, особенно в рекламе пива, а также в политике. На выборах 2001 г. движение «Единство» успешно позиционировало себя в сливающихся друг с другом образах «мужика» и «медведя». Популярным воплощением военно-патриотического «мужичизма» в российском шоу-бизнесе является основанная Николаем Расторгуевым группа «Любэ».
Однако и этот образ неоднозначен. Называя себя мужиком, мужчина подчеркивает свои народно- патриотические истоки, связь с традицией, готовность противостоять «западному влиянию». Но новые хозяева жизни, бизнесмены и вошедшие в экономику «силовики», отнюдь не собираются возвращаться в патриархальное прошлое и настроены скорее на модернизацию жизни, начиная со своего внешнего облика.
Этот «суворовский переход с дикого Востока на дикий Запад огородами, минуя первоисточники цивилизации», первым (и очень точно!) описал Виктор Ерофеев. По его словам, место созерцательного придурка Иванушки-дурачка в современном российском мужском фольклоре занимает «бандит-активист, который не ждет милости от природы», а, сколотив состояние, сразу же дает своим детям европейское образование. Это не примитивный мужик, который принадлежит к низшему сословию, даже если разъезжает на джипе, а мужик, который встает с карачек и путем обретения индивидуальности начинает превращаться в мужчину. Он меняет пятерню на расческу, броневик на парфюм, мат на английский, партбилет на перстень, коммуналку на вертолет.
«Что было, то прошло. Русский мужик встает с карачек. Пора ему превращаться в мужчину. Ну и рожа!
