оставляю надежду, звоню портье и прошу принести мне в номер подробную карту Франции.
– Автомобильных дорог? – уточняет тот.
– Нет, вообще карту Франции. Особенно мне нужны ее южные районы.
Вы не поверите, но карту мне приносят через три часа. За это время я сто раз в душе поблагодарил богов, что послали мне такую работящую помощницу. Если бы Надежда так же долго искала карту, как это делали сотрудники гостиницы, я бы до сих пор сидел в отеле города Цюриха. Но, как бы там ни было, карту все-таки приносят, и я ее изучаю. На подобранном клочке мне удалось прочесть несколько слов, как мне показалось, обозначавших название местности.
В уме же я все время держу маршрут Париж – Бордо. Поэтому сразу начинаю смотреть южные районы Франции. Кажется, живущий до меня в отеле Рашид Касимов тоже интересовался именно этими районами, так как на клочке бумаги я рассмотрел схему части дороги. Теперь мне снова нужен портье. Я спускаюсь вниз и отзываю жуликоватого швейцарца в сторону. Как жаль, что я не могу говорить по-французски. Но мои стодолларовые купюры гораздо лучшее средство для переговоров, чем любой переводчик. Ну а телефон, он на любом языке телефон. Я показываю ему счета с надписью «телефон», тычу в них пальцем, кричу: «Мне нужен телефон». Он долго меня не понимает, даже когда я достаю сразу пять стодолларовых бумажек. Он очень хочет их получить, морщит от напряжения лоб и вдруг сам придумывает выход из положения. Он просто звонит куда-то, затем передает трубку мне.
Трубка спрашивает что-то на тарабарском языке, я даже не знаю на каком. Я отвечаю, что не понимаю. И вдруг там на довольно чистом русском языке просят объяснить, что я хочу, чтобы передать это портье. Ну и сукин он сын! Нашел-таки человека, знающего русский язык. Я быстро объясняю, что мне нужны все телефонные переговоры жившего до меня мистера Мирзояна. И передаю трубку портье. Тот выслушивает, кивает и бежит к своему компьютеру. Через десять минут я получаю все счета Рашида Касимова. Среди них есть телефонный звонок из Франции. Вернее, три звонка оттуда. И его звонок… куда бы вы думали? Ни за что не догадаетесь. В какой-то маленький французский городок Лабуэр. Я узнаю об этом от портье, когда повторяется утомительная процедура его звонка, моей просьбы, перевода моих слов и его постижение их смысла. Мне нужно узнать, чей код набран в номере телефонного счета этого господина. Через минуту мне дают название городка – Лабуэр.
Кинув на прощание моему находчивому портье пять сотен, я бросаюсь наверх. Дрожащими руками разворачиваю карту юго-западного побережья Франции. Так и есть. Городок Лабуэр находится на юге Франции, как раз на той самой дороге, которая ведет от Бордо к испанской границе. Думаете, бывают такие совпадения? Его звонок в Лабуэр, билет его женщины в Бордо и, наконец, маленький клочок бумаги с Бискайским заливом. Нет. Столько совпадений сразу просто не бывает. Я точно знаю, что напал на след. Город Лабуэр на юге Франции. Это то самое место, куда мы вместе с Надеждой должны теперь ехать.
А ведь всего-навсего нужно было сопоставить счета телефонных звонков во Франции, обрывок бумажки, найденный в Люцерне, и заказанные в Стамбуле билеты. И все сразу становится на свои места. Только не говорите, что это так просто. На самом деле я здорово помучился, пока свел воедино все эти факты.
ГЛАВА 23
Продолжение событий. День седьмой
Не буду ничего говорить о Париже. Я здесь первый раз в жизни. А о нем столько известно, что я все равно не скажу ничего нового. Это действительно какой-то непонятный город. Я человек не сентиментальный, но, попав сюда, ступая по набережной Сены, разглядывая дома, чувствовал удивительное волнение.
Ровно в пять часов вечера я уже у входа в Лувр, где стоит эта непонятная стеклянная башня. Если бы моя переводчица не опоздала, я бы перестал себя уважать. Она обязательно должна была опоздать. Она и пришла в шесть пятнадцать. Но это было не так страшно. Гораздо хуже оказалось другое. Она пришла не одна.
Нет-нет. Она не привела с собой киллера, «хвост» или еще какую-нибудь гадость. Она привезла в Париж… свою дочь. Представьте себе мое состояние, когда я увидел, как они подходят ко мне вдвоем. Я думал, со мной случится удар. Только этого мне не хватало.
Надежда подходила ко мне, виновато опустив голову. Девочка, одетая в красную куртку и клетчатые штаны, весело смотрела на меня, словно ожидала, что я покажу ей какой-нибудь фокус.
– Что это такое? – зло спрашиваю я, кивая на ребенка.
– Моя дочь, – тихо отвечает Надежда.
– Я догадался. Что это значит?
Она виновато молчит. А девочка вдруг спрашивает:
– Дядя, а ты друг моей мамы?
Она выговаривает слова по-русски с неуловимым акцентом, как говорят обычно прибалты. Вернее, говорили. Сейчас они все сразу «забыли» русский язык и «вспомнили» немецкий.
Я вспоминаю своего сына и отворачиваюсь, ничего ей не ответив. А она смотрит на меня смышлеными глазками и вдруг берет за палец правой руки и начинает тянуть.
– Может, ты мне мороженое купишь? – спрашивает она. Я гляжу на ее маму, уже собираясь сказать какую-нибудь гадость, даже открываю рот. Потом закрываю его и неожиданно обнаруживаю, что спрашиваю против своей воли:
– А какое мороженое ты хочешь?
Надежда улыбается, а я, чувствуя себя отцом семейства, беру ее дочку за руку, и мы идем покупать мороженое. Так начинается мое знакомство с Сашей. Я даже не знал, что у немок бывают такие имена – Надежда и Александра, хотя какие они, к черту, немки. Все время жили в России, а считались немцами. По-моему, вообще нужно было давно отменить все национальности, как в Америке. Есть американец – и все. Американец китайского происхождения, немецкого, русского, но – американец. А у нас вместо того, чтобы говорить «советский человек», стали разбивать всех по национальностям, всем академии открывать и выращивать национальные кадры. Вот и вырастили на свою голову. Они, эти кадры, ничего не смогли сделать, фигуры-то были дутые. Когда многие это поняли, тут весь галдеж и поднялся. Графоманы и неудачники полезли на политическую арену. Чем это кончилось, вы сами помните.
– У вас есть какие-нибудь планы? – спрашивает Надежда, когда мы усаживаемся за столиком в кафе на берегу Сены.
– У меня только один план, – признаюсь я, – но он исключает участие в нем вашей дочки.
Она смотрит на меня сердито.
– Чем она вам мешает?
– Она уже выздоровела? – саркастически спрашиваю я.
– Моя сестра уезжала, и поэтому я вынуждена была забрать Сашу из Дрездена, – объясняет Надя. – Что мне было делать? Оставить девочку одну в Германии? Так она ведь почти не говорит по-немецки.
– И вы решили включить ее в состав нашей группы?
Она укоризненно качает головой:
– Ну зачем вы так?
Не могу я спорить с женщинами. Особенно когда на меня смотрят такими глазами – чистыми и доверчивыми.
– Хорошо, – соглашаюсь я, – пусть остается. Все равно мы сегодня вечером уезжаем. Она поедет с нами на поезде.
– Как, опять на поезде? – огорчается Надежда. – А мы только что сошли с поезда. Я боялась, что не успеем к Лувру.
– А вы хотите устроить обзорную экскурсию по городу? – Я уже начинаю нервничать.
– Нет, – улыбается она, – просто я думала…
– Едем на вокзал, – прерываю я, – и перестаньте спорить. У нас конкретное задание.
И в этот момент девочка вдруг объявляет:
– Я хочу в туалет.
Ее мать прыскает от смеха, а мне приходится еще минут десять ждать, пока они вернутся и мать наденет на нее куртку.
Через некоторое время мы уже сидим в поезде, отправляющемся в Бордо. В вагоне первого класса. Я
