правой руке. Ведь он правша, привык действовать правой рукой. И у него не будет нескольких секунд, когда я войду в комнату. Женщина что-то хрипит, и стоящий над ней мужчина убирает зажигалку.
– Где он?
Да, я все-таки подонок. Я тоже прислушиваюсь. Хотя не думаю, что сумел бы вот так прижигать беременную женщину, но все равно стою и слушаю. Мне тоже интересно ЗНАТЬ, где находится Касимов.
– Он здесь… Рядом, – всхлипывает женщина. Она не выдерживает такой пытки.
– Где? Где он находится?
– Он в Испании… В Сан-Себастьяне. Он находится там, – выдавливает несчастная.
– Адрес, – кричит палач.
Не нужно еще раз повторять, какой я мерзавец, я это знаю и без лишних слов. Но только тогда, когда она называет адрес, я вхожу в комнату. Вернее, делаю один шаг и сразу стреляю. Ее мучитель успевает обернуться и тут же получает пулю в сердце. У меня нет времени проводить эксперименты, а стреляю я всегда точно в цель. Дернувшись, он падает рядом с женщиной. Она пронзительно кричит, а я, уже не глядя на нее, перевожу пистолет на моего главного заказчика. Он даже не успевает достать сигарету изо рта: с того момента, как я шагнул в комнату, проходит не больше двух секунд.
Все-таки нельзя долго сидеть в кабинетах. Любой президент должен время от времени менять начальника своей личной охраны, иначе тот превратится в неповоротливого монстра. А ведь его должность требует сноровки и быстроты. И злости. Нужно быть голодным, а не зажравшимся котом. Вы помните, какой адъютант был у Брежнева? Я помню: расплывшийся генерал, который с трудом передвигал ноги. Его самого нужно было носить на руках, а он еще считался адъютантом главнокомандующего. Так вот, любой начальник личной охраны рано или поздно превращается в чиновника, вместо главного охранника становится главным поверенным. Сутенером, адвокатом, приживалкой, партнером по теннису или бане, по выпивке или бабам. Но никак не главным охранником. Теряется реакция. Появляются благодушие и леность.
Если бы на его месте сидел я, то стоявший передо мной человек давно был бы трупом. Пока он терял одну секунду на выстрел в моего подручного и вторую – чтобы обернуться ко мне, я бы успел среагировать. Но этот зажравшийся палач не успел. Он уже давно был чиновником с собственной охраной, а не охранником. Поэтому сидел в кресле и по-прежнему смотрел на меня. Однако, надо сказать, выдержка у него великолепная.
– Ну и что дальше? – интересуется он. – Зачем устраивать этот спектакль?
– Об этом я хотел спросить тебя. Ведь это ты послал ко мне своих ребят?
– Значит, уже все знаешь. Ну и что с ними случилось? Неужели ты один с ними справился?
– Не кричи, – говорю я женщине, не оборачиваясь в ее сторону. Она все еще кричит, хотя и негромко. Потом обращаюсь к сидящему: – А ты сам как думаешь?
– Ну, тогда молодец. С одной рукой и против двоих! Откуда ты узнал, что мы здесь?
– Догадался.
– Ты и в отеле успел побывать? Наверняка успел. Для тебя ведь эта стервочка-переводчица много значила. Успел? Неужели и там сумел отличиться?
Отвечать этому сукину сыну не хочется.
– Ну ты герой, Левша, – лениво говорит он. А сигарета по-прежнему в зубах. – По-моему, я должен тебе что-то предложить. Если хочешь, могу взять тебя к себе заместителем. Мне как раз нужны такие отчаянные.
Я по-прежнему молчу, глядя на него.
– Ладно, – говорит он мне, словно соглашаясь на какую-то сделку, – черт с тобой. Получишь пять процентов от денег Касимова. Или десять. Только не смотри на меня так. И не нужно делать глупостей. Убивать меня не советую. Я ведь не один из этих кретинов, которых ты пострелял. Будет большой скандал. А тебя, дорогой, найдут в любой точке земного шара. В любом месте, где бы ты ни спрятался.
Я все еще молчу, и это начинает его нервировать. Но сигарета по-прежнему в зубах.
– Ты дурака не валяй, – говорит он, – поедем в Сан-Себастьян вместе. Там решим, что делать. А эту дрянь можешь сам пристрелить, она нам больше не понадобится, – кивает он на лежащую на постели женщину.
– И что мы будем делать? – наконец прерываю молчание.
– Заберем деньги и будем жить. У меня в машине есть документы с американскими визами, с их грин- картами. Нужно только приклеить фотографии, любые. Есть и специально приготовленные печати. Можем наклеить наши фотографии и уехать в Америку. Или в любую другую страну. Там много документов.
– На те деньги, которые вы со своим президентом украли у вашего народа? – уточняю я на всякий случай.
– Что такое народ? – кривит он губы. – Быдло, хамы, дрянь. Разве можно всех равнять?
– Это ты быдло. Деньги воруете у несчастных людей и прячете в швейцарских банках. Но уже поздно. Поздно. Я передал материалы о ваших деньгах во все столичные газеты. Вы со своим президентом проиграли. Слышишь ты, проиграли! Твой президент слетит со своего места. Будет грандиозный скандал, и этот сукин сын ничего не добьется.
И тогда он дернулся. Но все-таки он очень опытный человек. Я не зря все время следил за его сигаретой. Почему он ее не доставал изо рта? Ведь она мешала ему говорить. Но после моих слов он левой рукой вынул изо рта сигарету, поднес ее к пепельнице, словно раздумывая, стоит ли ее тушить. А правой мгновенно попытался достать оружие. Он сделал все очень профессионально. Но не настолько быстро, чтобы я не успел выстрелить ему в печень. Он дернулся, выронил пистолет, поднял на меня лицо и прохрипел:
– Дурак.
И тогда я выстрелил второй раз. После чего он затих окончательно. А я бросился к женщине. От ужаса она стонала, уже ничего не соображая. Я развязал ей руки, принес из кухни воды. Правда, предварительно убрав пистолеты обоих ее мучителей. В таких вопросах нельзя доверять никому. Она выпила воду. Я приказал ей быстро собирать вещи.
– Мы едем в Сан-Себастьян, – объявил я недавней пленнице.
Она кивнула мне, кажется, ничего не понимая. Я пошел на кухню и выпил целых три стакана воды. Теперь, когда все шестеро были уничтожены, я почувствовал себя лучше.
Мы вышли из дома через двадцать минут. Она успела переодеться и собрать чемодан. Увидев внизу труп своего «мужа», которого Касимов нанял для ее охраны, она снова застонала, но я не дал ей опомниться, быстро подтолкнул к дверям. На улице никого не было. Я огляделся: неужели Надежда куда-то уехала? И в этот момент увидел, как она подъезжает к дому.
– Садитесь в машину, – приказал я Селичкиной. Та полезла на заднее сиденье. А Надя, оставив руль, выскочила из машины и, подбежав ко мне, бросилась на шею. Кажется, в этот день она решила выплакать всю свою норму. А я, когда она кинулась мне на шею, потерял осторожность. Всего на мгновение, но этого было достаточно…
– Все хорошо, все кончилось, – шепнул я молодой женщине, – сейчас я вернусь. Подожди, только возьму чемоданчик в «Рено».
Я сделал несколько шагов, достал чемоданчик из машины. И в этот момент послышался крик.
– Осторожно! – бросилась ко мне Надя.
Откуда мне было знать, что даже президент не доверяет своему начальнику личной охраны. Видимо, он следил за этим подлецом. Рядом резко затормозила «Вольво» и раздалась длинная автоматная очередь. Я успеваю увидеть в салоне машины двоих и чувствую, как оседает Надя. Все восемь пуль, предназначенных мне, приняло ее тело. Надя упала. Пронзительно закричала девочка, пытаясь выбраться из машины.
В эти мгновения я пережил самую большую драму в своей жизни. Нет, не из-за смерти Нади. Ее смерть – это моя личная трагедия, и она всегда будет со мной. Она умерла сразу, не мучаясь, с какой-то радостной улыбкой на лице, словно не осознавая, что умирает. Дело в другом. В этот момент я увидел отъезжающий автомобиль и понял: если добегу до своей машины, то успею догнать убийц. Догнать и покарать. Но тогда Саша, уже выбравшаяся из машины, вырвется из моих рук и, подбежав, увидит свою убитую мать. Я стою, выбирая единственно верное решение, всего секунду, может, две, не больше. Но мне кажется, стою
