– Да, – опустил голову Лепин, – сегодня у нас заседание правительства. Я уже должен быть там. Я не знаю, что делать, кого поддерживать.
Рашковский взглянул на Кудлина. Тот понял, что ему нужно вступить в разговор.
– Я думаю, вам в любом случае полезнее держаться прежней линии, – осторожно начал Кудлин. – Дело в том, что это классический случай шантажа. И если вы поддадитесь один раз, вас будут доить всю оставшуюся жизнь. Кассета никуда не денется, Тальковский не собирается улетать на Марс, вас тоже, насколько я понимаю, устраивает нынешнее положение. Значит, если вы уступите хотя бы раз, то попадете под их влияние и вынуждены будете работать с оглядкой на Тальковского.
«Какая разница? – обреченно подумал Лепин. – Все вы одним миром мазаны – Тальковский, Рашковский». Очевидно, Кудлин уловил что-то в его взгляде, так как продолжил монолог:
– Перебежчикам всегда не доверяют. Все знают, что вы всегда представляли интересы Валентина Давидовича, и если вы, неожиданно отказавшись от своей прежней позиции, переметнетесь на сторону Тальковского, это будет не просто непродуманный шаг, это станет концом вашей политической карьеры. С этого дня с вами перестанут считаться и в правительстве, и в средствах массовой информации.
– Что мне делать? – спросил Лепин. – Кассета у них, и они могут меня опозорить. Вы же понимаете как они могут воспользоваться этой кассетой. Что мне делать?
– Вы можете позвонить премьеру и попросить его отложить решение этого вопроса хотя бы на месяц?
– Нет, это невозможно. Вчера на президиуме кабинета министров мы обсуждали нашу позицию. Самое большое, что я могу сделать, это отложить рассмотрение вопроса на несколько дней. Ну на неделю, не больше. Да нет, это тоже не получится. Вопрос о поставках нужно решать сегодня. Только сегодня. Нет-нет, ничего не выйдет. Я не знаю, что делать, – Лепин схватился за голову.
– Не нервничайте, Владислав Николаевич, – посоветовал ему Кудлин. – Давайте сделаем так. Вы посидите в кабинете и немного успокоитесь. Думаю, мы сумеем найти с Валентином Давидовичем приемлемое решение. Если понадобится, мы пойдем на некоторые уступки Тальковскому. А вы успокойтесь.
– У меня мало времени, – простонал Лепин.
– Десять минут, – заверил его Кудлин, – я попрошу девочек принести вам кофе. Только десять минут.
Он вызвал по селектору секретаря Рашковского и попросил принести кофе для гостя. После чего они вдвоем, вместе с хозяином кабинета, прошли в другую комнату, находившуюся рядом. Здесь были личные апартаменты Рашковского. Кудлин, пропустив вперед Валентина Давидовича, закрыл дверь.
– Что ты об этом думаешь? – спросил Рашковский.
– Плохо, – признался Кудлин, – если они решили прибегнуть к подобному методу, значит, чувствуют себя «на коне». Очень плохо. Но нельзя поддаваться на шантаж. Ни в коем случае. Иначе мы потеряем все наши позиции.
– Тальковскому, видимо, стало известно, что мы передали президенту информацию о его махинациях в Австрии, – предположил Рашковский. – Я думаю, что наш материал ему очень не понравился.
В руководстве Службы внешней разведки были люди Рашковского, они и «получили» информацию о действиях Тальковского и передали ее президенту.
– Если бы он был уверен, что сможет заблокировать решение кабинета министров на уровне премьера или президента, он не стал бы прибегать к подобным методам, – продолжал Рашковский.
– Верно, – согласился Кудлин, – поэтому решение все равно будет принято в нашу пользу. Нужно только исключить на время из этого процесса Лепина, чтобы не подставлять его. И конечно, разобраться с этой пленкой и с теми, кто делал запись.
– Это легче всего, – отмахнулся Рашковский. – Но что делать с Лепиным? Как-то надо вывести его из- под удара.
– Нужно, чтобы сегодня его не было на заседании правительства, – предложил Кудлин, – чтобы решение было принято без него. Пока Тальковский будет решать, что предпринять, мы найдем всех, кто участвовал в записи этой кассеты.
– Согласен, – кивнул Рашковский, – Но как мы можем не пустить Лепина на заседание правительства? Это же абсурд.
– У него случился сердечный приступ, – пояснил Кудлин, – например, ишемия или микроинфаркт. Об инфаркте говорить не нужно, из-за такой болезни его могут убрать с должности. А вот небольшой сердечный приступ, с которым он попадет в больницу, будет очень кстати. С врачами из кардиологического отделения мы договоримся, это не проблема. Пока он будет в больнице, правительство примет решение, а мы постараемся найти тех, кто нам нужен.
– Да, – согласился Рашковский, – это оптимальный вариант. Нужно объяснить Лепину, что он должен вернуться домой и вызвать «скорую помощь». Бригаду врачей мы подготовим. Я думаю, что сейчас у него сердце действительно болит. И нужно сделать так, чтобы к нему в палату никого не пускали.
– Сделаем, – улыбнулся Кудлин.
– А ты, Леонид, должен найти всех, кто организовал видеозапись, кто участвовал в съемках, всех, кто знает об этой кассете. Разумеется, кроме самого Тальковского. Нужно сделать так, чтобы они замолчали. Раз и навсегда. Ты меня понимаешь?
– Ты же сам сказал, что это легче всего, – напомнил Кудлин и улыбнулся.
Рассказ восьмой
Я вернулся в свой в офис на проспект Мира, чтобы найти Никитина и отправить его к гимнасту. С мужчинами договариваться и сложнее, и легче. Сложнее потому, что уже после первых слов он может дать вам в морду, и на этом разговор закончится. Легче потому, что если он этого не сделает сразу, то не сделает и потом, решив, что можно договориться. Для нормального мужчины одна лишь мысль о том, что к его жене кто-то прикоснется, неприемлема. Если мужчина готов обсуждать условия, то он уже немного свингер, или «ограш», так звучало это страшное слово на Востоке. Если мужчину так называли, это было неслыханным позором, после чего нужно было убить обидчика. У этого слова нет дословного перевода. Если разобраться, то это сутенер, торгующий матерью, женой или сестрой. То есть самый отвратительный тип мужчины, какой только может появиться под солнцем. Не думайте, что слово «сутенер» меня оскорбляет. Это моя работа. Но если меня назовут словом «ограш», если намекнут, что я способен договариваться о своей матери или сестре, которой, правда, у меня нет, я бы немедленно вцепился в глотку обидчику.
В общем, Семен поедет на переговоры, и уже скоро будет ясно, согласен гимнаст на поход в клуб свингеров или нет. Никитина я нашел довольно быстро, благо есть мобильный телефон, и отправил его по нужному адресу. Потом у меня появились новые проблемы. Пришли две девочки, которых мне рекомендовали для работы. Одна была очень неплохая, симпатичная, пухленькая, как персик. Вторая же меня немного насторожила. Ей было никак не больше шестнадцати, а я такими вещами не занимаюсь. Зачем мне проблемы с милицией? И тем более, зачем такие проблемы моим клиентам?
– У тебя есть паспорт? – спрашиваю я у второй девочки.
– Я забыла его дома, – нагло врет она, глядя мне в глаза.
Зачем мне такая дрянь, если она с самого начала меня обманывает.
– Когда принесешь, тогда и будем разговаривать, – жестко говорю я ей.
Дверь в кабинет плотно закрыта, и Раечка не слышит, о чем мы говорим.
Неожиданно девица начинает плакать.
– Мне еще полгода осталось, – хлюпает она, – возьмите меня. Я буду стараться, честное слово.
Что в таких случаях делать, я уже знаю. Достаю носовой платок и протягиваю его девочке.
– Родители живы?
– Только мама, – говорит она сквозь слезы.
– Где работает?
– Не работает. Она инвалид второй группы. Дома сидит.
– Понятно.
Я ведь сразу оценил и ее одежду, и ее разбитые сапожки. Конечно, ей хочется к нашим девочкам; конечно, ей хочется одеваться, хорошо кушать, иметь машину, квартиру. Она и не предполагает, какой страшной ценой будет расплачиваться за все.
