этого человека лишь дважды, но его хриплый голос запомнил на всю жизнь.
– Это Валериан говорит, – услышал он. – Что у тебя за проблемы с какой-то женщиной?
– Никаких проблем, батоно Валериан, – переводя дыхание, сказал Арчил. – Мой друг попросил отвезти его женщину в аэропорт, – добавил он на грузинском.
– Друг попросил? – переспросил Гогоберидзе.
На Кавказе были свои понятия о чести, и даже «вор в законе» не стал бы их нарушать. Именно поэтому Гогоберидзе уточнил:
– Это его жена?
Врать такому человеку было нельзя, и Арчил, вздрогнув, взглянул на Валентину.
– Нет, – выдавил он, – не жена.
– Может быть, это его любимая женщина? – продолжал допрос Гогоберидзе.
Ивар стоял там, где они расстались, и молча наблюдал за происходящим. Нужно было отдать должное его мужеству: в любую секунду кто-то из боевиков мог не выдержать и разрядить автомат в его сторону.
– Нет, батоно Валериан, она не его любимая женщина, – убитым голосом признался Арчил.
– Тогда скажи мне, кто она ему? – уточнил Гогоберидзе.
Арчил взглянул на Валентину. Бедная женщина. Она и не подозревает, что разговор идет именно о ней. Или подозревает? Она смотрела в другую сторону, словно прощаясь с этой жизнью.
– Это проститутка, которую попросил вывезти ее сутенер. Простите меня, батоно Валериан, что говорю о таких вещах.
– И ты хочешь помочь этой проститутке?
– Меня попросил мой друг…
– Я тоже считал тебя своим другом. И хочу попросить тебя об одной услуге…
Арчил замер от ужаса. Он знал, о чем именно его попросит Гогоберидзе.
– Отдай эту женщину людям, которые за ней приехали. Так нужно, Арчил. Ты окажешь мне большую услугу. А другу скажи, что тебя попросил твой земляк, которому ты не мог отказать. Ты меня слышишь?
– Да, конечно, я вас слышу.
– Ты меня хорошо понял?
– Конечно, – с трудом произнес Арчил, – я все понял.
– До свидания, – Гогоберидзе отключился.
Арчил почувствовал, как тяжелая капля пота сползает с его лба. Он смахнул пот.
– Что-нибудь случилось? – спросила Валентина, увидев, как он изменился в лице.
– Нет. Ничего. Ничего, – повторил он, снова выходя из машины.
– Что нам делать? – спросил водитель.
– Ждать меня, – крикнул Арчил.
Он быстрыми шагами подошел к Ивару. Тот стоял на месте, спокойно ожидая разъяренного Арчила.
– Будь ты проклят, убийца! – гневно прошипел Арчил. – Думаешь, тебе все дозволено? Я тебя, гниду, своими руками потом удавлю. Ты теперь мой «кровник». Такого оскорбления я не прощу.
– Хорошо, – согласился Ивар. Казалось, его ничто не может выбить из колеи. – Посади женщину в нашу машину.
– Сам сажай, – прохрипел Арчил, – но клянусь, я тебе этого не прощу. Такого оскорбления…
Ивар прошел мимо него к машине. Пустые угрозы его не интересовали. Это был человек дела. Спокойно, словно в машинах не было боевиков Арчила, он подошел к автомобилю и, наклонившись, печальным голосом сказал Валентине:
– Может, вы пересядете в нашу машину?
– Ты кто такой? – ощетинился сидевший рядом с водителем боевик, но получил толчок в бок.
Подошедший Арчил молча наблюдал, как Валентина выходит из машины. Ивар шел рядом с ней. Он даже придержал ее за руку, когда из-за поворота показался микроавтобус. Они перешли дорогу и сели в «Рено» Ивара. Почти сразу из машины вышел один из людей Ивара и попросил передать вещи Валентины. Водитель взглянул на Арчила. Тот кивнул головой.
Он смотрел на «Рено» и чувствовал себя последним подлецом. Ему было горько и обидно, что с ним так обошлись. Но отказать Гогоберидзе значило не просто подписать себе смертный приговор. Это означало превратиться в изгоя, стать отверженным, подставить под удар семью, родственников, друзей… Отказать высшему преступному авторитету, своему земляку, было невозможно. И Арчил это прекрасно понимал. Он стоял и смотрел, как вещи Валентины грузят в машину. Затем автомобиль уехал. Сидевшие во второй машине боевики Арчила так ничего и не поняли. Когда «Рено» скрылся за поворотом, он достал свой мобильный телефон и набрал номер Лютикова.
– Петр, это Арчил говорит, – убитым голосом сказал он.
– Что случилось? – спросил Лютиков. – Вы уже в аэропорту?
– Нет, – выдавил Арчил, – мы в городе. Я позвонил тебе сказать, что твой друг – подлец. Трус и подлец, Петр. И ты меня пойми, если сможешь. Простить меня я не прошу.
– О чем ты говоришь? – испуганно произнес Лютиков. – Почему я должен тебя понимать?
– Я отдал Валентину чужим людям, – сообщил Арчил непослушными губами, – тем самым, которые были вчера у твоего психолога. Я еще вчера понял, кто это был…
– Как это отдал? – перебил его Лютиков. – Почему?! Как ты мог отдать им Валентину?
– Мне приказали, позвонил такой человек, которому я не мог отказать. Никак не мог.
– И ты отдал им Валентину?! – закричал Лютиков. – Ах ты, сукин сын! Что ты наделал?!
– Я не смог ее защитить. Прости меня, Петр. Я позвонил тебе, чтобы сказать об этом. И еще я хочу тебе посоветовать. Уезжай из Москвы. Иначе тебя достанут. Быстро уезжай. Я знаю, кто был у тебя в офисе. Ты его не сможешь остановить. И ничего не сделаешь, даже если пойдешь в милицию. Они придут и убьют тебя даже в кабинете министра внутренних дел. Ты меня понял, Петр?
Лютиков молчал. Он был раздавлен свалившимся несчастьем, ошарашен поведением Арчила. Только теперь он начал понимать, с каким Злом столкнулся и как зыбко его нынешнее состояние.
– Что мне делать, Арчил? – вдруг прошептал Лютиков. – Ты ведь понимаешь, что они меня в покое не оставят, даже если я уеду отсюда.
– Не знаю, – мрачно ответил Арчил. – Я ничем не могу тебе помочь. Прости меня Петр, я не смог ее защитить.
Лютиков отключился. Арчил взглянул на свой телефон и вдруг с бешенством швырнул его на землю. Куски разбитого аппарата разлетелись вокруг.
– Батоно Арчил, – обратился к нему один из боевиков, – что с вами?
– Как ты сказал? – обернулся к нему Арчил с налитыми кровью глазами. – Какой я «батоно»! Я самый настоящий сукин сын. Я подлец, предавший друга.
Для него была невыносима сама мысль, что он оказался вынужден предать друга и сдать женщину, пусть даже и проститутку. Это противоречило его пониманию чести. Для мужчины с Кавказа честь была превыше всех понятий, существующих в природе. И оказаться предателем было самым страшным наказанием. Арчил заскрипел зубами от бешенства.
– Убью, – прошипел он, вспоминая Ивара, – все равно найду и убью этого мерзавца.
Рассказ тринадцатый
Мы уже выходили из квартиры, когда позвонил Арчил. Я ожидал чего угодно, но такого… Если они смогли отнять Валентину у Арчила, значит, мое положение аховое. Арчил говорил таким убитым голосом, что я испугался. Представляю, как они на него «наехали». Я взглянул на часы. У меня оставалось не более часа. Может быть, Валентину еще можно спасти? Я вспомнил номер, который набирал вчера у Арнольда Хендриковича, и набрал его снова. Может быть, еще удастся спасти Валентину.
– Слушаю.
Я вновь услышал этот неприятный голос. У него какой-то трудноуловимый акцент. Может быть, он прибалт или европеец? Но акцент этот почти незаметный, легкий.
– Это Лютиков говорит, – торопливо говорю я, – у вас моя женщина.
– У тебя много женщин, – равнодушно отвечает убийца.
