– Да, – Кира изменилась в лице, она все еще тяжело реагировала на это слово, – но я думаю, это ненадолго, – с вызовом продолжила она, – вот немного заработаю денег и уйду от вас навсегда. Снова будут поступать в театральный.
– Хочешь, я тебе скажу правду? – спросил я, пристально глядя на нее, и, не дожидаясь ответа, сказал: – Ничего у тебя не выйдет. За свою жизнь я повидал тысячи женщин. И почти все говорили, как и ты. «Вот заработаю немного денег и брошу». Ничего не выйдет. Это я тебе как профессионал говорю. И денег ты никогда много не заработаешь. И нас не бросишь. Просто с годами цена на твое тело будет падать, и ты будешь согласна на любые деньги, лишь бы тебе дали работу. А еще через несколько лет начнешь продавать свои вещи или сдашь купленную квартиру, если она у тебя будет. И в сорок лет заметишь, что превратилась в никому не нужную старуху. Сказки про принцев и золушек в наше время уже никто не рассказывает.
– Зачем вы так, – отвернулась она, чтобы скрыть неожиданно выступившие слезы.
– Зато честно, – сказал я, – мне ведь уже сорок, Кира, и я немного знаю, что такое жизнь. У нас в Баку слово «сутенер» было самым страшным ругательством для мужчины. И если бы кто-нибудь сказал мне, бакинскому мальчишке, что я стану сутенером, я бы убил этого человека. Просто бы убил. А сейчас я сутенер и принимаю это как данность.
– Не нужно об этом говорить, – попросила она, – вам ведь больно, – она удивительно тонко почувствовала мое состояние.
– Больно, – я резко поднялся, – иди за мной.
Мы вышли из дома, и я повел ее к тому месту, где вчера закопали Алексея.
– Из родственников у меня был только один человек: мой двоюродный племянник Алексей. Больше у меня никого не было в Москве. Мать прислала его ко мне и попросила присмотреть.
Кира молчала. Она словно чувствовала, что именно я ей сейчас скажу, и молчала.
– Вот я и присмотрел, – горько произнес я, – его убили вчера в той самой квартире, откуда мы с тобой приехали. И перед тем как застрелить, убийца наступил ему на руку своей маленькой ногой. Это был тот самый мерзавец, который сегодня стрелял в Валентину.
Кира молчала. Смотрела на землю и молчала. Вообще-то мне нравилось ее тяжелое молчание. Она, видимо, была сильным человеком. Не люблю, когда бабы истерически плачут. В этом всегда есть что-то театральное плюс шизофрения.
Мы вернулись в дом. Я выпил остывший чай. Она сидела напротив меня и задумчиво водила пальцем по столу.
– Вы кого-нибудь любили? – вдруг спросила она, взглянув на меня.
– Ты думаешь, я не могу полюбить?
– Не знаю. Мне кажется, нет. Вы немного циник и, как все циники, любите только себя.
– Опять решила говорить мне гадости?
– Нет. Я так подумала. Вы меня извините, но почему вы относитесь к нам так… – Она подыскивала слово, даже наморщила лоб, и наконец сказала: – Бездушно.
– И тебе не стыдно мне это говорить?
– Нет, конечно, вы заботитесь о девочках, но это забота пастуха о своих коровах. Он следит, чтобы они были накормлены, чтобы нагуляли мясо, дали хорошее молоко. И когда их уводят на убой, он их даже по- своему жалеет. Но растит он их не для любви, а совсем для другого.
– Тебе в МГУ поступать нужно, на философский факультет. Тоже мне, корова, – проворчал я. – Тебе не кажется, что ты слишком смело со мной разговариваешь?
– Нет, не кажется. Что вы мне можете сделать? Повторить то, что было ночью? Снова ударить? Я вас не боюсь, – вдруг сказала она, глядя мне в глаза.
Это нечто новое. Такого мне не говорила ни одна женщина в мире. Я пристально посмотрел на нее. У нее красивые глаза, но почему она на меня так смотрит?
– Я вас люблю, – вдруг сказала она, и я по-настоящему испугался.
Говорят, что нужно ударить женщину, чтобы она тебя полюбила. Сколько я знаю сутенеров, которым нравится прибегать к подобному методу, чтобы привязать к себе женщин еще сильнее. Самое интересное, что и женщинам это доставляет удовольствие. Может, побои сутенера делают их ближе к нему, словно привязывают женщин к человеку, который заботится о них? Не знаю, я никогда не прибегал к подобным методам. Я вообще старался не бить своих женщин. И первая женщина, которую я ударил, вдруг признается мне в любви.
Конечно, я спал со многими из своих девочек, конечно, в моей жизни было несколько романтических историй, но чтоб такое! Я сижу за столом – сорокалетний сутенер со стажем – и смотрю на девочку, сидящую напротив меня. Благодаря моим трудам у нее уже было мужчин двадцать или тридцать. Я видел, как она «работает», видел, как ей противны подвыпившие мужики. И вдруг она произносит такие слова… Прибавьте к этому наш сегодняшний утренний разговор. И не забудьте, что она спасла мне жизнь.
Я сижу за столом и чувствую себя не в своей тарелке. Для меня ее признание – событие даже большее, чем убийство человека. Того мерзавца, который в меня стрелял, я прикончил с удовольствием и нисколько об этом не жалею. Но сейчас я не знаю, как себя вести. Впервые в жизни не знаю, как вести себя с женщиной.
– У нас была тяжелая ночь, – сумел выдавить я из себя, – потом, очевидно, сказалась и твоя реакция. Некоторым женщинам нравится, когда их бьют. Это такой мазохистский комплекс. Кроме того, ты увидела, что я убил человека. И все это, видимо, подействовало на твою психику. Ты видишь, я разговариваю с тобой откровенно. Поэтому выбрось эти глупости из головы.
– Я не мазохистка, – упрямо говорит эта дурочка, – и мне не нравится, когда вы ведете себя, как скотина. Но когда вы застрелили мерзавца, я обрадовалась. Я испугалась, что он вас убьет.
– Прекрасно, – пробормотал я, – хорошо, что ты успела крикнуть.
– Вы никогда не любили? – она отвергает мой ернический тон.
– В молодости, – говорю я, вспоминая свою первую любовь, – это была девочка из нашего класса. Мы дружили до восьмого класса, а потом я узнал, что она тайком целуется с моим другом. И мы с ней поссорились.
– И с тех пор вы ненавидите женщин?
– Из тебя не получится последовательницы Фрейда, – улыбнулся я. – Не нужно все трактовать так примитивно, – у меня было много женщин. Просто моя жизнь сложилась так, что я стал сутенером. Иначе я не смог бы зарабатывать себе на хлеб. Когда я приехал в Москву, то довольно быстро понял, что никому здесь не нужен. И мои знания никому не нужны. Зато всем моим знакомым мужчинам нужны были девочки для свиданий. И конечно, друзья, которые могли этих девочек обеспечить. Я начал налаживать связи, выяснял адреса, организовывал встречи, снимал квартиры. В общем, постепенно втянулся и стал заниматься тем, чем занимаюсь. Поэтому Фрейд тут ни при чем. И моя первая любовь тоже не имеет к этому никакого отношения.
– Вы циник, – снова сказала она, – я это давно поняла.
– Может быть, тебе лучше вернуться к тетке? – вдруг неожиданно даже для самого себя спросил я.
– Нет, – сказала она, качая головой, – уже поздно. Я стала совсем другой. Я не смогу жить, как раньше.
Она была права. Я знал, что она права. И поэтому я молчал. Молчал и смотрел на нее. А она вдруг поднялась и спросила:
– Вы можете меня поцеловать? Или вам противно?
Какая глупость. Почему мне должно быть противно ее целовать? Но мне не нравятся эти романтические бредни. Но с другой стороны, она сегодня спасла мне жизнь. Я поднялся, шагнул к ней и осторожно поцеловал ее в губы.
– Утром вы были другим, – прошептала она.
Непонятно почему, но я почувствовал легкое волнение. Вообще-то я сам учу своих девочек изображать страсть и легкую влюбленность. Многим клиентам нравится, когда девочки в них немного влюблены. Во время встречи разыгрывается некая драма и акты следуют один за другим: встреча, влюбленность, свидание, разрыв. Но зачем ей притворяться передо мной? Она неожиданно дотронулась до меня. Я чувствовал себя как последний дурак. Я ведь насиловал ее еще несколько часов назад, причем делал это
