кровью. Выбор есть у каждого человека. Просто деньги стали символом хорошей шкуры, доброй еды, красивой женщины, теплой пещеры, надежного копья и всего остального, что нужно человеку для счастья. Только деньги, и ничего, кроме денег.
– Неправда, – спокойно возразил Дронго, – деньги – талоны на жизнь, но не талоны на счастье. Какими деньгами мог бы вернуть свою жену Вано Тевзадзе? Какими деньгами измеряется любовь к детям? Счастье любимой женщины? Жизнь ваших родителей? Дружба, наконец? Я имею в виду не дружбу тех подонков, которые нас сюда привезли, а настоящую дружбу.
– Схоластический спор. Будешь иметь сто рублей, и будет у тебя сто друзей, – улыбнулся Саакян.
– Это не друзья. Это нахлебники. Вы даже не слышите, что говорите. Количество друзей точно равно количеству рублей. Какие же это друзья? Это купленные нахлебники.
Марлен Ашотович нахмурился, поправил очки.
– Вы так и не захотели ничего понять. А жаль. Я думал, что вы гораздо умнее. Впрочем, как хотите. Все, что нужно, я уже вам сообщил. Вот мои карточки, вдруг вы захотите со мной еще раз пообщаться. Спасибо за ваш визит, господа. Не смею больше вас задерживать, – сказал он своим гостям.
Дронго поднялся первым. За ним поднялся Славин. Саакян сидел в своем кресле, уже не поднимаясь и не протягивая им руки. Он мрачно кивнул на прощание.
– Вас отвезут, – сказал он, не поднимаясь, – и подумайте еще раз о нашем разговоре.
Они вышли из дома. На том месте, где раньше был синий «Рено», стоял серебристый «Мерседес». Гости залезли в салон автомобиля. Незнакомый водитель уселся за руль машины.
– А где наши ребята? – невинным голосом поинтересовался Дронго. – Где Камиль и Хасан?
– Им стало плохо, и обоих увезли обратно в город, – пояснил молодой водитель. – Куда вас отвезти?
– В гостиницу «Звезда», – попросил Вячеслав.
Машина плавно тронулась. Дронго оглянулся на дом. Там стоял высокий мужчина, которого Саакян называл Юрием.
– Хорошо отделались, – шепотом сказал Вячеслав, – вы иногда меня просто пугаете. Так преображаетесь, прямо на глазах. И мне трудно бывает уследить за полетом вашей мысли.
– Не нужно следить, – устало ответил Дронго, – лучше в точности исполняй все, что я тебе скажу.
Они выехали на улицу. Там уже стояли три автомобиля местной милиции. Из первого вылез высокий грузноватый мужчина с большой родинкой на щеке. Некоторые стражи порядка были с автоматами.
– У вас все в порядке? – пророкотал он. – Значит, все нормально. Ложная тревога. Нам так и сказали, что вас привезли сюда. Позвонили из дежурной части. Я Медведев, начальник уголовного розыска. А вы, наверно, помощник адвоката?
– Да, – ответил Дронго, выходя из машины. – Спасибо, что приехали.
– Нам сразу сообщили, – пророкотал Медведев, – и я подумал, что все правильно. Все знали о связях Тевзадзе с хозяином этого дома. Наверно, Тевзадзе использовали в качестве подсадной утки, чтобы свалить на него всю вину. Или подготовить его так, чтобы потом использовать в своих целях.
– Мы пока все проверяем, – строго ответил Вячеслав.
– Все уже и так доказано, – громко рявкнул Медведев, – а ваш Саакян все равно ничего не сможет сделать или доказать. Дело скоро будет передано в суд, и Тевзадзе гарантированно получит пожизненный срок.
– Это решит суд, – напомнил Славин.
– Суд у нас народный, – ответил Медведев, – и поступает не только по закону, но и руководствуясь мнением людей. А я знаю, что говорят люди. И пока мы не посадим на всю оставшуюся жизнь Тевзадзе за решетку, они будут обсуждать все эти возможные версии.
– До свидания. – Славин сел в салон автомобиля, громко хлопнув дверью. Дронго уселся рядом, взглянул на него.
– Ничего у нас не получится, – мрачно подвел итог Вячеслав, – все уже и так ясно.
– Посмотрим, – возразил Дронго, – не будем торопить события. Завтра продолжим наше расследование.
Глава 9
Утром после завтрака они поехали на мебельный комбинат, где работал Вано Тевзадзе. Комбинат был довольно большим, на нем трудилось более тысячи человек, и достаточно рентабельным. Директор комбината владел самым большим пакетом акций своего предприятия. Шамиль Майданов приехал в Новгород еще совсем молодым человеком, тридцать лет назад, и поступил на работу курьером на местный мебельный комбинат. Он учился в институте и довольно быстро делал карьеру. Он был сообразительным и энергичным молодым человеком. Через несколько лет уже стал секретарем комсомольской организации комбината. В восьмидесятые годы после учебы в Москве его отправили в Ригу, где он возглавил небольшое местное производство. Но в конце восьмидесятых он снова вернулся в Новгород, на этот раз навсегда.
И в середине девяностых сумел спасти буквально умирающее предприятие – бывший мебельный комбинат, на котором он начинал свою трудовую деятельность. Во времена всеобщего дефицита, галопирующей инфляции, бандитского беспредела и слабого рубля он сумел найти заказчиков в странах Прибалтики, вышел на украинский и белорусский рынки, сделал комбинат прибыльным. О таких людях обычно говорили, что они «крепкие хозяйственники».
Все знали, что Майданов не терпел у себя разгильдяев и пьяниц. Он их беспощадно выгонял с комбината. А вот бывших осужденных, наоборот, принимал и давал им шанс на вторую жизнь. Если кто-то не оправдывал его доверия, он беспощадно его увольнял. Если оправдывал, делал все, чтобы помочь человеку, выдавал специальные ссуды на покупку жилья еще задолго до того, как был придуман ипотечный кредит.
Майданов хорошо знал организаторские и хозяйские способности Вано Тевзадзе. И знал, что его дважды судили именно за эти качества, когда буквально на голом месте и из ничего Тевзадзе налаживал производство, умудряясь доставать нужное сырье в условиях плановой экономики. Майданов дважды приезжал в Тбилиси, уговаривая Тевзадзе переехать к нему в Новгород. Он видел, как тяжело было его знакомому оставаться в Грузии после смерти жены. Оставаться в доме, где все напоминало о ней. Наконец Тевзадзе согласился. За шесть с лишним лет они сделали комбинат не просто рентабельным, а одним из лучших в стране. К ним начали приезжать корреспонденты, сюда возили зарубежных гостей. Они даже вышли на заключение соглашения с гигантом мировой мебельной индустрии – шведским комбинатом ИКЕА. И здесь произошло такое несчастье.
Майданов не поверил, когда ему рассказали об убийстве. Он поехал к прокурору города и потребовал тщательно разобраться. Директор комбината был уважаемым в городе человеком, депутатом областной думы, и прокурор пообещал сделать все, чтобы установить истину. Через некоторое время сам прокурор позвонил Майданову и сообщил, что все улики и факты – против его заместителя. Но Майданов все равно не верил. Он продолжал настаивать, что его заместитель не мог убить человека. Обращался в различные инстанции, подавал жалобы губернатору.
Он принял гостей у себя в большом кабинете, мрачно глядя на обоих вошедших. Секретарь доложила ему, что с ним хотят встретиться адвокаты Вано Тевзадзе. Директор комбината был крупным мужчиной с огромными ладонями, красноватым лицом, крупными, резкими чертами лица. Он страдал повышенным давлением и в последние дни чувствовал себя хуже обычного. К этому времени ему шел уже пятьдесят шестой год.
– Добрый день, Шамиль Анварович, – поздоровался Славин, входя в кабинет.
Директор поднялся, протягивая ему руку. Затем поздоровался с Дронго. Рукопожатие было крепким, сильным.
– Садитесь, – пригласил Майданов, – мне сказали, что вы адвокаты Вано. Поэтому я вас принял. Чем я могу ему помочь? Я вас слушаю.
Славин переглянулся с Дронго.
– Вы давно его знали? – спросил Вячеслав.
– Много лет. Это я просил его переехать к нам в Новгород, чтобы стать моим заместителем. Вы знаете, какой он деловой человек. Для него нет невыполнимых заданий. Все достанет и привезет, все сделает как нужно. И тут такая страшная трагедия. Не мог Вано убить этого Проталина. Он муху убить не мог…
