– А… если кто-нибудь выглянет из кухни?..
– Туда не выходит окон. Только дверь твоего подвала.
– А если кто-нибудь выйдет на крыльцо и зайдёт за угол?..
– Молись, чтобы не вышел и не заглянул, амиго. Ты хочешь от меня слишком многого. Я не Господь Бог, чтобы ещё и обеспечить тебе удачу в твоих начинаниях…
– А что в багажнике?
– Ничего. Он не закрыт.
– Оружия нет? Винчестер там… автомат какой завалящий…
– Ты, друг, перегрелся на солнце. Откуда у полицейского комиссара оружие? Он что, гоняется за преступниками?
– А что же он делает?..
– Корешится с нашим Доном.
– Послушай, Касильдо, а может, мне его тачку просто угнать?
– Нельзя, амиго. Подозрение сразу падёт на меня, и я имею шанс не дожить до лучших времен, которые ты мне предрекал. Да и, кроме того, тебя не выпустят на нижнем посту. Ребята, которые стоят там, в курсе дела насчет тебя.
– А они не будут обыскивать багажник?
– Я же говорю – комиссар скорешился с нашим Доном. Не будут они обыскивать никакой багажник.
– А если всё-таки будут?..
– Молись, чтобы не стали.
– Может, дашь мне какой-нибудь нож?..
– Сейчас! Чтобы тебя застукали с моим ножом?.. Откроешь. Жить захочешь – откроешь пальцами. Главное, не открой раньше времени, до того, как комиссар вывезет тебя из долины. Отсюда через горы тебе не уйти. До ближайшего пастуха и его волкодава, дальше не пройдешь. Так мы обо всём договорились?
– Обо всем, Касильдо. Я никогда не забуду того, что ты для меня сделал, клянусь. Hasta luego![18]
– Погоди-ка. Ты что думаешь, вот так всё просто: встал и пошел, да?
– А как?
– Я тебя запру, братец. И пойду покажусь людям на глаза.
– А я?..
– А ты бери бидон из-под баланды и выбивай третью снизу доску в двери. Она гнилая. Ты быстро справишься.
– Хорошо, спасибо, Касильдо. Ты предусмотрителен, и это правильно. Я сам бы лучше не придумал.
– Подожди, брат. Ты что думаешь, вот так взял бидон и пошёл вышибать дверь, да?
– А…
– Извини, но я ещё должен застегнуть на тебе браслеты.
– Но, Касильдо…
– А вдруг тебя поймают?.. А ты в расстегнутых браслетах?..
– Да ты не Касильдо, ты маньянский парламент, академия наук и автономный национальный университет в одном лице!
Польщенный Касильдо защёлкнул на Акоке наручники и удалился, заперев за собою дверь на здоровенный висячий замок и приперев её, для верности, толстым ломом.
Запив таблетки стаканом виски, Ольварра хотел расстегнуть воротник, но тот и так был уже расстёгнут, и даже пуговицы были на нём оборваны.
– Похоже, опять будет несусветная жара, – дипломатично заметил комиссар, от которого не ускользнул жест Ольварры.
– Трам-тарарам, – ответил Ольварра.
– Вам полегчало, дорогой дон Фелипе?
– Угу…
– Тогда я не буду изводить вас своим присутствием. У вас было ко мне какое-то дело…
– Скормить крокодилам…
У Посседы слегка задрожали руки, и этими дрожащими руками он полез в карман пиджака.
– Да не тебя, – сказал Ольварра. – Подожди жрать свою химию. Мне нужно, чтобы твоя голова оставалась ясной. Впрочем, если обещаешь на обратном пути не превышать скорость, можешь налить себе чего-нибудь выпить, – Ольварра усмехнулся. – Только не расплескай, прошу тебя. Будет потом вонять в моём доме полицейским комиссаром…
Комиссар справился с руками и накапал себе в рюмку из какого-то пузырька, который достал из-за пазухи.
– Не нужна мне твоя печень, комиссар, – продолжал Ольварра. – Сердце, селезенка, кишки и прочий ливер. Не трясись. Устал я, комиссар. Устал. От предательства, от алчности человеческой… На каждое своё творение – на каждое, комиссар! – Господь Бог сразу, ещё при рождении, вешает ценник, как в приюте при монастыре Святой Барбары в Керетаро монахини-акушерки вешают на мизинцы младенцам бирки с номерами, чтобы их потом не перепутать. И упаси Бог кого-нибудь в этой жизни пытаться заграбастать денег больше, чем обозначено на его ценнике. Кара будет немедленна и беспощадна, комиссар. Так к чему все эти безумные пляски жадных пальцев вокруг яйца золотого тельца?..
– Но ведь нам не всегда суждено видеть, какая сумма обозначена там, на ценнике, дон Фелипе, – возразил комиссар Посседа. Руки его более не тряслись, и мысль о крокодилах уже не ввергала его в анабиоз. Напротив, после таинственного пузырька неуклюжие рептилии казались ему довольно милыми животными.
Ольварра поднял на него мутные глаза.
– Не суждено видеть? – проскрипел он. – А слышать? Слышать – тоже не суждено?
– Тоже не всем, – твердо сказал Посседа.
– Не всем?
– Не всем.
– Ведь ты, Посседа, шпион, – сказал Ольварра.
Комиссар вздрогнул.
– Продаёшь по кусочкам свою родину… Кому-то продаёшь террористов из «Съело Негро», кому-то – старика Ольварру… Фотокарточку эту дурацкую – её ведь не полицейский фотограф сделал. Я-то точно знаю, что никаких полицейских сукиных сынов фотографов там не было ни до, ни после. Гуадалахара – городишко ма-а-аленький, а полицейские, будь они даже комиссары уголовной полиции, состоят из плоти и крови. Значит, что? Значит, сделали её или купили её у того, кто её сделал, люди сильные, не паршивому полицейскому комиссаришке чета. Твои хозяева, Посседа.
? Простите, дон Фелипе, но разве её не ваш secretario сделал?
? Не кати бочку на бедного Хулио, комиссар. Теперь-то я знаю, кто её сделал и кому собирался её продать.
? Кому же?
? Твоим хозяевам, кому же еще. Но не успел. Он воспользовался ей по-другому: подставил моего родственника, чтобы спасти свою шкуру. А меня – сильного мира сего ? столкнуть с другими сильными мира сего. И завязалась бы кровавая битва титанов. Битва, которая не прекращается ни на секунду, только время от времени утрачивая свой кровавый и грозный вид и обретая форму диалога, чтобы потом сбросить эту маскировку и разгореться с новой силой. А ты – наш пострел везде поспел – умудрился встрять в этот диалог сильных: их и меня. Вершат свои большие дела сильные мира сего, ну и я, зайчик-Посседа, между ними попрыгаю – может, крошка-другая с господского стола и мне перепадёт, да? Ходишь ты по краю, комиссар!.. Так и норовишь, комиссар, перепрыгнуть через ту сумму, которая обозначена на твоём, комиссар, ценнике. А знаешь, чем обычно заканчивается шпионская карьера? Не знаешь? Их сдают, шпионов. Их же хозяева, на которых они работали, рискуя свободой и жизнью, их и сдают, Посседа. Тебя ещё не сдали? Ты ещё прыгаешь, зайчик? Ну, прыгай. Вот уже и следующая неделя, а ты всё балансируешь по краю и равновесия покамест не утратил… Ловок ты! Ловок!
