Аномалия

крови!» – подумал доцент. Он бы, пожалуй, прослезился от умиления, если бы обретенная физиология предполагала наличие слезных желез.

Алексеев подбежал к следопыту, запрыгал вокруг, замахал лапами, потом спохватился, прикрыл безволосый пах, – лишенный, впрочем, каких-либо вторичных половых признаков.

Палыч щербато улыбнулся, сплюнул папиросу, придавил ее подошвой кирзового сапога. Скинул с плеча двухстволку (доцент только сейчас заметил, что следопыт вооружен), и направил на преображенного ученого.

– Ну, пошел! – сказал угрожающе.

Алексеев гортанно заверещал, выражая возмущение.

– Я два раза не повторяю! – Лицо следопыта сделалось злым и приобрело настолько нехорошее выражение, что Алексеев понял – лучше подчиниться… Да и как не подчиниться, если этот деревенский мужик его не узнал. Еще пальнет из двух стволов с перепугу.

По дороге к деревне доцент несколько раз пытался вступить с непонятливым аборигеном в контакт. Но тот только угрожающе скалился и поводил ружьем.

«Как же показать ему, что я – это я?!» – недоумевал Алексеев и пришел к выводу, что сможет заявить о своей принадлежности к виду homo sapiens, как только встретит кого-нибудь разумнее этого недоумка.

Дом следопыта стоял на отшибе. Он завел доцента во двор, аккуратно замкнул калитку и откинул крышку погреба.

– Сюды полезай!

Алексеев было запротестовал, но Палыч отвесил пленнику такого пинка, что тот кубарем покатился по ступеням. Тяжелая дверца захлопнулась за спиной.

Доцент с трудом поднялся на ноги и разглядел в мрачной темнице с десяток болотных тварей. Все они жались друг к дружке, с ужасом приглядываясь к чужаку. Уродливые и одновременно жалкие создания, они, несомненно, были сильно напуганы.

Алексеев шлепнул лягушачьей лапищей по объемной груди, склонил голову. Немного подумал – и отвесил реверанс, демонстрируя разумность.

После своеобразного приветствия атмосфера немного разрядилась. Вперед выступила крупная особь с большой головой и выпуклым лбом. В перепончатой конечности она держала кусок кирпича.

Урод присел на корточки и вывел на утоптанном полу: «Профессор Канторовский», – представился.

Тут Алексеев почувствовал дурноту, помрачение рассудка и надолго потерял сознание.