бывают и расчетливыми, когда речь идет об их собственных детях. К этому времени из-за постоянного нервного напряжения, вызванного болезнью дочери и смертью мужа, мать превратилась в издерганную истеричку со сломанными нервами.
Так Инга оказалась в Умбаки, куда попадали только обреченные, только те, у кого уже не было ни единого шанса отсюда выбраться. Вокруг не было заборов или специальных ограждений. Не было постов охраны, не было никаких внешних ограничений. Но закрытая дверь была в душе каждого из приехавших сюда. А приросшая к левой кисти черная перчатка была своеобразной меткой, навсегда исключившей Ингу из той, прежней жизни.
В больницу ее привез дядя Володя, старший брат матери. Он был офицером, бывшим военным летчиком, и мать доверила ему эту тяжкую миссию. Она просто побоялась, что в последний момент сорвется и не позволит своей старшей дочери остаться в этом чудовищном месте. Она просто испугалась, понимая, что дальше так продолжаться не может, и не решаясь в этом признаться даже самой себе.
День своего прибытия в Умбаки Инга запомнила надолго. Это был по-своему самый знаменательный день в ее жизни. Это был день, ставший Рубежом. Словно дядя выполнил роль Харона, перевозчика мертвых душ, перевозя ее через реку Забвения. На той стороне осталась вся ее жизнь, которая, за исключением последних двух лет, была столь приятной и счастливой. На той стороне остались близкие, знакомые, родные, мать, сестра, умерший отец. На прежней стороне остались подруги, переставшие к ней заходить после того, как слух о ее страшной болезни распространился по институту. На этой стороне отныне был Лепрозорий, место, где она должна была обитать, приговоренная к пожизненному наказанию. И она знала, что здесь она проведет всю свою оставшуюся жизнь. Может, поэтому она так запомнила этот день приезда.
ГЛАВА 4
На этот раз приехало сразу два автомобиля. Один из прокуратуры, со следователем и старшим помощником прокурора. Другой из райотдела, в котором прибыли срочно вызванный из города судмедэксперт, инспектор уголовного розыска, фотограф и местный участковый Гуламов, на территории которого и случилось происшествие.
Приехавшие сюда были очень недовольны этим вызовом. Они знали, что находится в Умбаки, и потому держались с большой опаской, стараясь ни к чему не прикасаться. Даже стоящий несколько в стороне с дымящейся сигаретой в зубах главврач наводил на них ужас. Им, конечно, было известно, что болезнь не передается воздушно-капельным путем. Но они также знали, что один из десяти тысяч может заразиться именно таким путем. И каждый боялся быть именно таким «десятитысячником».
Судмедэксперт, много раз осматривавший трупы, и то поморщился, когда, надев перчатки, перевернул убитого на живот. Уже никаких сомнений не было. Вся задняя часть головы убитого была разбита, словно его ударили чем-то тяжелым. Главный врач и старшая медсестра Бармина безучастно следили за действиями приехавших, не пытаясь им помочь. Они знали, как боятся люди любого, даже случайного прикосновения кого-либо из обитателей Умбаки. Неважно, был ли это больной, житель поселка или врач.
Пока сотрудники прокуратуры и судмедэксперт осматривали тело погибшего, Шаболдаев подозвал к себе участкового.
— Знаешь его? — шепотом спросил он Гуламова.
— Нет, — так же шепотом ответил участковый, — я вообще стараюсь бывать здесь пореже. Нужно узнать у главного врача. Может, кто-то из больных. Но не местный, это точно.
— Я уже спрашивал, — нетерпеливо перебил его майор, — он его тоже не знает. Говорит — первый раз в жизни видит.
— Тогда точно не местный, — кивнул участковый, — у нас таких нет.
— Может, он с гор пришел? — спросил Шаболдаев. — Или с трассы сюда явился. Тогда где его машина? Он же не пешком сюда пришел. Как он здесь мог оказаться?
— Не знаю, товарищ майор. Я сам удивляюсь. Сюда обычно никто не приходит. Боятся все. Даже автобусы стараются на трассе не останавливаться рядом с источником. Два раза случаи были — кто-то из больных в город ездил. Вот с тех пор и боятся останавливать здесь машины. Объезжают наш источник. А от него сколько идти нужно! Нет, он пешком сюда прийти не мог.
— Может, с карьера ушел? — спросил майор.
На каменных карьерах в поселках, разбросанных по всему району, работали обычно заключенные из колоний и спецкомендатур.
— От карьеров сюда километров двадцать — двадцать пять, — изумился участковый. — Если сбежать хотел, зачем в горы шел? Мог спокойно выйти на трассу и сесть в первую попавшуюся машину. Сюда можно было дойти только через горный хребет. А там ходить опасно: военные полигон устроили, иногда стреляют.
— Тогда откуда он здесь появился? С самолета, что ли, выпал? — зло пошутил Шаболдаев, возвращаясь к сотрудникам прокуратуры.
При убитом никаких документов не обнаружено. Эксперт и следователь тщательно проверили все карманы, но там было пусто.
— Может, его просто ограбили? — нерешительно предположил старший помощник прокуратуры. Ему было уже много лет, далеко за пятьдесят. И в этот район он был направлен с понижением. Имея звание советника юстиции, он раньше работал прокурором района и теперь, чтобы занять прежнюю должность районного прокурора, он должен был снова уплатить нужную сумму в прокуратуре республики и в административном отделе ЦК. Он был особенно недоволен тем, что его послали сюда. Прокурор, годящийся по возрасту ему почти в сыновья, решил, что должен поехать кто-то из руководства районной прокуратуры. Все-таки убийства случались не каждый день.
Сам прокурор Ришинов не решился на этот визит в Умбаки. Заместитель прокурора был сыном уважаемого человека, крупного правительственного чиновника и занимал эту должность благодаря своим высокопоставленным родственникам. Посылать его в лепрозорий было нельзя. И тогда прокурор решил, что поедет старший помощник. Может, в душе он даже надеялся, что старший помощник окажется одним из десяти тысяч, и опасный конкурент на кресло районного прокурора будет устранен. Ведь в управлении кадров прокуратуры республики и в административном отделе ЦК всё решали не личные качества прокуроров и не их деловые возможности. Всё решали знакомые, близкие друзья и крупная сумма денег, заплаченная в нужный момент нужному человеку.
Некоторые, правда, умудрялись занимать большие должности и без денег. Для этого нужно было принадлежать к какому-нибудь крупному земляческому клану, быть выходцем из определенного района или местности. В таких случаях земляки поощряли продвижение своего человека, рассчитывая на его помощь в будущем. Земляческая система феодальных кланов особенно уродливо проявилась в Азербайджане и в республиках Средней Азии, заменив, по существу, систему иерархических коммунистических ценностей. Никакие заслуги человека не принимались во внимание, если он не был выходцем из определенного клана. А так как подобного рода племенная связь объективно не способствовала конкуренции и выявлению действительно лучших, всюду наблюдался определенный застой — в политике, в экономике, в сельском хозяйстве.
Спустя несколько лет, уже в развалившейся Империи, другие люди попытаются привить в этих республиках азы демократии. Но и она будет обречена на провал. Система феодальных отношений особенно четко проявится в Таджикистане, вылившись в войну племенных кланов. Обретет свои уродливые формы в виде нескольких жузов Казахстана, несменяемости лидеров Туркмении и Узбекистана, явного преобладания кланово-племенных отношений в Азербайджане. И если даже определенная жесткая схема коммунистического правления не смогла сломить этих пережитков прошлого, то демократическая система будет обречена на полное поражение. Коммунистическая калька даже легче накладывалась на племенные, феодальные отношения, чем демократическая.
При коммунистах можно было назначать любого правителя в любой район, не очень заботясь о его
