Иван, вертясь на стуле, краснея и бледнея одновременно, пошарил в своей башке в поисках какого-нибудь тактического плана: как подвалить к клиентессе, что сказать, какой глаз прищурить, каким уголком рта улыбнуться. Башка была пуста, как оаксаканская тыква. Будто его ничему не учили в экстернатуре ГРУ. Будто он почти два года не насиловал себя маньянскими блондинками, наращивая мастерство, железно укладываясь в норматив. Будто он не мастер спорта по многоборью, не офицер, блин, русской армии.
Еще подходя к Сокало, он напоминал себе, что она – не просто так себе девица молодая, киска и мордашка, она людей убивает, и не фига перед ней павлиний хвост распускать, но теперь почему-то эти доводы перестали иметь для него какое-либо значение. Хвост, впрочем, и так не распускался. Иван вдруг, ни с того, ни с сего, позабыл, как это вообще делается.
Официант уже минуту как стоял перед ним в ожидании заказа, даже начал переступать с ноги на ногу, проявляя определённое нетерпение. Иван покосился в сторону девушки. Она не заказала обед, значит, может в любую минуту подняться и уйти. Надо действовать, действовать. Быстрота и натиск. Нежность и обаяние. Апельсиновый сок и фрукты.
Официант кивнул и удалился.
Или пригласить её отобедать с ним? Или выпить чего-нибудь укрепляющего, города берущего? Или… или…
К дьяволу, сказал он себе. Хорош рассусоливать, блин, тоже, интеллигент фуев выискался. На горе стоит кибитка, занавески новеньки, в ней живет интеллигент, его дела фуёвеньки.
Главное – помнить: норматив – шестьдесят минут. Помнить и не забывать.
Иван повернулся в сторону брюнетки. Глаза их встретились.
Сверкнула молния, ударил гром из ясного неба.
Иван так и не узнал, уложился он в норматив или нет. Да он и не задавался этим вопросом. Время спрессовалось, сколько его прошло от момента их встречи до Иванова номера в гостинице – неясно, какой-то неуловимый миг, вспышка.
ГРУшный компьютер, высчитавший Ивана из тысяч и тысяч ему подобных, не соврал: они с Габриэлой Ореза и впрямь были исключительно созданы друг для друга. Любят они или нет одни и те же цветы, одни и те же песни, оба – собак, или оба – кошек, – с этим им ещё предстояло разобраться, но вот что не вызывало сомнения прямо сейчас – это то, например, что Габриэла пахла именно тем запахом, который больше всего нравился Ивану, и который он всю жизнь искал у женщин и не находил. К тому же она не пользовалась духами, а Ивана от духов всегда воротило. Возможно, так же пахла когда-то его мать, которой он не помнил. У Габриэлы же фигура Ивана: сочетание широких плеч и узкой задницы вызвало сердцебиение, хотя раньше для неё это никакого значения не имело, а зубы Ивана, когда он улыбнулся, чуть не отправили её в нокаут. Зато её формы идеально подошли к шершавым Ивановым ладоням, будто ладони его были деревянной опалубкой, в которой отливался её фундамент, или гипсовыми слепками с её грудей, вылепленных из воска.
Они даже не говорили ни о чём, будто оба разом позабыли маньянский язык. В суматохе они даже не представились друг дружке, хотя очень бы удивились, если бы кто-то сказал им, что они знакомы не целую вечность, а чуть меньше. Заговорила первой Габриэла, и случилось это изрядно ближе к вечеру.
Смешной выдался день! Она сказала:
– Не расстраивайся, милый. Это бывает с мужчинами, когда они волнуются. А ты ведь волновался, милый? Уж как я волновалась – как никогда в жизни. Но ты не расстраивайся. Я уверена, что ты не impotento. Ты просто очень хотел меня и торопился. Я тоже очень хотела тебя и торопилась. Это ничего. Мы будем спать вместе, за ночь ты ко мне привыкнешь, твоё тело привыкнет к моему телу, и завтра мы больше не будем никуда торопиться, и у нас всё получится как надо, а я буду ещё больше тебя хотеть.
Глава 24. Змей Петров
Пропащая страна, пропащие люди, размышлял генерал-майор Петров, рассматривая фотографии.
Сторонний наблюдатель, заглянув через его плечо и подслушав его мысли, остался бы в недоумении. Ровным счётом ничего пропащего не было в бравом капитане российской армии, молодецки распластавшем на заднем сиденье автомобиля негритянку, прекрасную, как чёрная роза в обсидиановой вазе.
– Вам теперь прямая дорога в этот… в “Плейбой”, а, Серебряков? – усмехнулся генерал-майор. – Впрочем, что “Плейбой” – бери выше – с таким э-э-э… тонким художественным чутьём вас, пожалуй что, и в “Хастлер” возьмут. Ведущим фотооборзевателем…
– Тому гаду, что меня так подставил, я уже выдал по первое число, – сказал насупившийся Серебряков. – На всю жизнь отбил охоту выделывать подобные номера. И, разумеется, никаких денег не заплатил.
– Это, конечно, меня радует несказанно, – опять не удержался съязвить резидент. – И что дальше? Вы два дня занимались этим вопросом. Где, как говорил премьер-министр Гайдар, ваше положительное сальдо?..
Серебряков вытащил из-за пазухи смятый лист бумаги и прочитал вслух:
– Бурлак Ольга Павловна. Сорок девять лет. Место рождения – город Руза Московской области. Родители умерли. Девичья фамилия – Седых. По первому мужу – Косенкова.
– Уже интересно, – перебил его Петров. Теперь в голосе его язвительности не было ни на грош. – Про судьбу первого мужа там есть?
– Есть, – нехорошо вздохнул Серебряков. – Косенков Сергей Сергеевич, сорок девять лет, место рождения – всё та же Руза Московской области. Институт инженеров железнодорожного транспорта, факультет экономики и планирования.
– Какой-то вздох у вас подозрительный. Так понимаю, что ничего утешительного про него не выяснили?..
– Скоммуниздил три миллиона и сбежал в Италию, – ещё глубже вздохнул Серебряков. – Что уж тут хорошего…
– Интересно… Это уже интересно, – сказал Петров, на этот раз даже не поморщившись от неприличного словечка. – Чем же это он таким занимался?..
– Мебелью торговал, – ответил Серебряков, заглянув в бумажку. – В неком ООО.
– Интересно, интересно. Не вернулся, не знаете? В наше время в России у торговцев мебелью большие перспективы…
– Знаю только, что у нашего с ним сотрудничества никаких перспектив нет. Они расстались ещё в восемьдесят первом году, а развелись в восемьдесят четвертом… Они уже и в лицо друг дружку не узнают…
– Ну, это как сказать, как сказать. Старые привязанности, знаете ли…
– Да какие там привязанности! Есть данные, что она его ненавидит лютой ненавистью, хуже чем Бурлака.
– За что же?
– За то, что не захотел с ней в Москве остаться. Они же поженились в институте, на четвёртом, по- моему, курсе. Пришлось потом ей за ним обратно в Рузу переться.
– Резонно. Я бы на её месте тоже некоторое недопонимание проявил…
– Она на него давила, чтобы он по лимиту в Москве устроился и прописался, а она – как бы при нём…
– Что дальше?
– Всё тот же институт инженеров железнодорожного транспорта, факультет экономики и планирования. Место работы: с семьдесят девятого года по восемьдесят первый – районный отдел народного образования в родном городе Рузе Московской области, характеристики самые выдающиеся…
– Н-да, я, кажется, уже догадываюсь, почему…
– Догадка ваша правильная, слушайте дальше. Это пока всё семечки. С восемьдесят первого года по восемьдесят четвертый – в/ч 18238, это всё в той же Рузе ракетная часть.
– Так-так. Этого следовало ожидать.
– С восемьдесят четвертого по восемьдесят девятый – в/ч 09123. Это Главный штаб Московского
