вернул книжку на место.
Во втором ящике Иван нашёл целую груду разноцветных противозачаточных таблеток. А эту мерзость я должен выкинуть в ближайшее болото, решил он. Хоть мне за это и нагорит. Как пить дать, нагорит. А может, и не нагорит. Если всякий раз, когда она захочет спросить, где её таблетки, затыкать ей рот поцелуем, то ей в конце концов надоест про это спрашивать – рецепт известный. А потом взять и трахнуть её как следует, то есть, как обычно, и без всяких противозачаточных таблеток и примочек. И посмотреть, что получится.
Иван открыл третий, нижний ящик. Там лежала пластиковая коробка, на которой было написано на чистом русском языке: “
Вот дела! Так мы с тобой ещё и земляки, сказал Иван бомбе. Лежишь, тварь, прохлаждаешься, накапливаешь аппетит, чтобы послезавтра сожрать жизней человеческих как можно больше… И не сделаешь с тобой ничего. Взрыватель вывернуть? А хер её знает, где у тебя взрыватель. Ивана ведь сапёрному делу не обучали. В училище – не успели, в Академии ГРУ – как бы нужды не было… Порох подмочить? Но Габриэла в этом деле – профессор, она мигом учует подвох. Его пристрелит, а бомбу возьмёт у соратников другую. И будет взрыв, и многие умрут, а многие позавидуют умершим…
Иван содрогнулся, сунул бомбу на место и вышел на террасу. Миновав коридор, он услышал из-за закрытой двери матового стекла английскую речь и притаился.
По-английски, признаться, он не понимал ни шиша. В Академии на эту премудрость у него не было времени, а в училище инглиш им преподавал подполковник Патыча, своё любимое слово на языке вероятного противника произносивший, как
Невидимый собеседник папаши Орезы говорил с угрожающими интонациями, а папаша как будто в чём-то перед ним оправдывался. У Ивана от удивления вытянулось лицо. Он на цыпочках отошёл от стеклянной двери и притаился за выступом стены. С его места через окно было видно «эйр-флоу» и нервно курившего возле неё парня с бритым затылком. Вскоре разговор на неравных тонах закончился. Ореза вышел из дома вместе со своим собеседником, маленьким узкоголовым человеком, проводил его до машины и заковылял обратно к дому, а тот, открыв дверцу машины и занеся ногу внутрь, ткнул в Орезу указательным пальцем и прокричал ему что-то явно оскорбительное. Любимое слово подполковника Патычи мелькнуло во фразе не менее двух раз. Бывший советник по национальной безопасности скорбно покачал головой и что-то оправдательно вякнул. Махнув рукой, узкоголовый сел в автомобиль и уехал.
Да, дела… А ведь, похоже, происходит что-то такое, о чём Бурлак срочно должен быть поставлен в известность.
Видать, блин, крыша папашкина… С крышей у человека всегда сложные взаимоотношения. Даже в засратом отечестве. Даже если ты, скажем, майорского звания, а по должности, скажем, зампотылу, вследствие чего имеешь проживать за бетонным забором, за воротами с обрезанным могендоидом свекольной масти, которые охраняют пять солдат со штык-ножами и лейтенант с системой Макарова в кожаном переднике, да и у тебя в служебном сейфе – своя номерная система Макарова, – всё равно тебе, чтобы вынести свой бизнес за пределы бетонного забора, нужно идти под крышу к каким-нибудь гражданским, и иметь с этой крышей сложнейшие взаимоотношения, каких в прекрасной армейской жизни, отчётливо детерминированной простой и ясной геометрией Устава, не бывает никогда.
Лёгкий ветерок с запахом жасмина навевал прохладу с горных вершин. Папаша, уже изрядно нагрузившийся, сидел в одиночестве за столиком под пальмой и тянул из высокого бокала аргентинский ром.
– Позволите с вами посидеть, сеньор Ореза? – спросил Иван.
Ореза ногой подтолкнул в его сторону белый венский стульчик, а рукой подвинул к нему бутылку.
Иван плеснул себе огненной воды, чокнулся с папашей и осушил бокал до дна.
– Вот она у нас какая, – пожаловался Ивану сеньор Ореза и знаком велел ему наполнить свою и его посуду. – Ты уже, небось, жалеешь, что с нами связался?..
– Отчего же мне жалеть об этом? – спросил Иван, про себя не преминув заметить, что множественное число местоимения первого лица здесь как бы не при чём.
– Твое мужское самолюбие должно быть ущемлено таким её поведением. Вечно шляется где-то…
– А что, есть основания из-за этого беспокоиться? Она же ведь поехала в университет, как я понимаю?
– Основания, – криво усмехнулся папаша. – Университет… Когда ни черта не ясно, будешь тут беспокоиться… Но к тебе это, пожалуй, отношения не имеет. Или имеет? Надо выпить и разобраться.
Выпить, выпить, передразнил его Иван. Про себя. Тебе бы только выпить, старый алкаш. А небось не знаешь, что у ней в ящике стола меж трусов и бюстгальтеров лежит подарок, который как махнет – пол- Акапулько без окон останется…
Он не удержался и спросил:
– Вы… вы подозреваете её в чем-нибудь нехорошем?
– Я?
– Вы.
– Я, – Ореза нагнулся к Ивану, – ни-ког-да ни-ко-го ни в чем не подозреваю. Иначе я в первую очередь подозревал бы тебя.
– В чём? – Иван постарался рассмеяться, но получилось какое-то невнятное перханье.
– Например, в том, что ты – русский шпион, амиго!
Воцарилась пауза. Иван покрепче ухватился за свой бокал, чтобы не пролить ром на светлые брюки, а папаша Ореза покачивался в кресле-качалке, уставив остекленелые глаза на своего будущего зятя.
Так прошла минута или около того. Наконец сеньор Ореза, сполна насладившись видом обескураженного Ивана, откинулся на спинку кресла и оглушительно захохотал.
Иван отёр пот со лба.
– Ну и шутки у вас, – пробормотал он. – Как у одного моего знакомого боцмана…
– Что, напугал я тебя? – спросил довольный Ореза. – То-то же.
– Вы все-таки предупреждайте, когда шутите, а когда всерьёз говорите…
– Да ладно, парень. Что значит – всерьёз? Ты же не думаешь, что я сошёл с ума и действительно решил, будто ты – русский шпион?..
– Этак я, конечно, не думаю, но всё же..
Ореза протянул свой бокал и чокнулся с Иваном.
– То есть, козе понятно, что ты – шпион, – сказал он, посмотрев Ивану в глаза, – но, разумеется, не русский, а… – вот какой?..
Иван поперхнулся ромом.
– Опять шутите? – спросил он, откашлявшись.
– Паренёк! – сказал Ореза. – Парнишечка! – он достал откуда-то клетчатый носовой платок и трубно высморкался. – Ты случайно не знаешь, как называлась должность, с которой я ушёл на пенсию?
– Знаю, – сказал Иван, решив больше не темнить с этим коварным человеком. – Мне Габриэла сказала.
– Неважно, кто тебе это сказал – Габриэла или директор сервисио секуритате твоей страны…
– Боливии? – Иван решил немного поиграть.
– Какая на хер Боливия, паренёк! Какая на хер Боливия! Ты думаешь, мне, с моей бывшей профессией и моими теперешними связями, понадобилось много времени, чтобы установить со всей достоверностью, что никогда в Боливии не было человека по имени Иван Досуарес, подходящего под твое дурацкое описание?.. Мне на это понадобился – день! Вот так вот.
– Боливия – страна большая, – сделал Иван жалкую попытку возразить. – Там семь с половиной миллионов жителей…
– Да, да. Ещё расскажи мне, какой там климат, и в каком году пришёл к власти Пас Эстенссоро. Не надо мне лапшу на уши вешать, паренёк. Не сомневаюсь, что ты в Большой Маньянской Народной Энциклопедии прочитал всё, что нужно знать об этой стране. Только вот что: ежели ты мне сейчас перескажешь эту статью, то ни ты, ни я умнее от этого не станем.
По ту сторону Земли кому-то сильно икнулось, потому что Иван про себя помянул своё ГРУшное
