рай!.. Через полчаса в недра контрразведки лягут три досье. На титульных листах резолюция аналитического отдела: “Может, и не разведчики. Может, и впрямь невинные туристы. Но маловероятно.” Через год эти досье выкрадет какая-нибудь малазийская сигуранца и в стране под романтическим названием Берег, блин, Слоновой кости загонит за пару тысяч тугриков монгольскому резиденту, который в знак доброй воли за три канистры бензина и четыре билета в бордель для белых продемонстрирует их российскому коллеге. Вот тогда батьку Бурлака отыщут, где бы он не спрятался от коллег, и подвесят за афедрон аккурат к потолку. Афедрона было жалко. Батьку Бурлака тоже.
Придется незаменимого Машкова на стадион слать, да выкладывать за билеты полную цену. Ладно, спишу, когда они уедут. И не такое списывали.
Все-таки у гэбэшников дело лучше поставлено. Там, если уж проверка, то целая делегация всякого мудачья приезжает. Ну, да у них и финансирование на уровне. Это армия никому на хер не нужна, пока не понадобится родину от врага защитить. А всякого рода преторианцы – всегда в цене у плутократов. Поэтому в ГБ всю жизнь и работают добровольцы. А у нас – тот, кого страна себе на службу призвала.
Ну что, бляди, вцепились в пятки старому полкану?.. Сейчас вы у меня зубами-то клацнете… Сейчас…
Как говорил Ла Рош-фуко, в каждом настоящем военном живет не до конца исправившийся уличный хулиган. Доехав до площади Трёх Культур, Бурлак вышел из машины, восемь раз оглянулся и заперся на три минуты в круглой кабинке муниципального туалета. Выйдя оттуда, он с чувством глубокого удовлетворения сел в машину и вернулся в посольство. Просачиваясь в щель между двумя блочными пятнадцатиэтажками, он увидел в зеркальце заднего вида, как одна из “шеви нов” подлетела к сортиру, из неё выскочил мордоворот и ворвался в круглую кабинку, оттолкнув и до смерти напугав направлявшуюся туда же безобидную старушку.
– Гвоздато, ох, гвоздато! – пел Юра Гарвилло, выскрёбывая свой выпирающий наружу белый живот красной мыльницей. – Банька у тебя, Володя, на славу. Даже в гельсингфорской резидентуре, я тебе скажу по секрету, такой баньки нету. Эх, сюда бы ещё Сонечку из отдела “Д” – спинку потереть – потом можно ложиться и помирать, потому что уже не будет мучительно стыдно за то, что жизнь, данную тебе один раз, да и то в ощущениях, прожил как-то не так…
– Подотдел “Б” отдела “Д”? – пробно спросил Бурлак.
– Пора, пора загранрезидентурам женским персоналом обзаводиться, – солидным басом сказал Ноговицын. – Америкосам можно, бундесам – пожалста, а мы – всё как не белые люди…
– Баня без сестры-хозяйки – всё равно что сапог без портянки, – сказал Гарвилло, пытаясь дотянуться мыльницей до лопаток. – Блестит, а не пахнет…
Ноговицын на это переглянулся с Клесметом, и оба заржали.
– Вы чего? – удивленно спросил Гарвилло.
– Ты когда последний раз сапог-то видел, крыса штабная? – спросил Ноговицын. – Не говоря о портянке…
– Злые вы, – сказал Гарвилло, яростно скребясь. – Ну вас. Лучше пускай Владимир Николаевич нам доложит, где тут у него новый магазин по продаже резиновых женщин специально для бывших советских граждан…
– Что?.. – удивился Бурлак. – Каких ещё резиновых женщин?..
– Недавно открыли, – сказал Гарвилло сделав честные глаза. – Реклама была по телевизору…
– Но почему для бывших советских?..
– Потому что с мечом, – сказал Гарвилло.
– И с оралом! И с оралом! – встрял багровый Клесмет.
– Мне перзамглавупра заказывал привезти. Слово офицера. Он до разведки автобатом командовал. Теперь старый стал – говорит, только запах резины и возбуждает…
Когда все отхохотались, Бурлак вышел в предбанник проверить, как там обстоят дела с выпивкой и закуской. Тридцать пять минут, положенные по регламенту на первый, трезвый заход в парилку, подходили к концу.
Бойцы постарались как следует. Бассейн наливался чистой прозрачной водой. Посол, конечно, опять возбухнет по поводу счетов на воду и электричество, ну и хрен с ним; кто знает – не в последний ли вообще раз гуляем. Широкий деревянный стол был вымыт с мылом и застелен относительно чистой белой скатертью. Водку из посольского магазина и пиво “Корона” из лавчонки на станции метро до поры до времени упрятали в холодильник.
Среди закусок царил полный космополитизм. Хот-доги из ближайшего фастфуда соседствовали с такхосами, за которыми Машкову пришлось сбегать на улицу, на угол, где десятилетний паренёк Фелипе имел свой бизнес в виде лотка и жаровни. Присутствовало и что-то мясное, остро-национальное, потому что не побаловать гостей местной экзотикой было никак невозможно. Впрочем, без привычки они много этого добра в себя не употребят, и поэтому посреди стола розовел знатный шмат копчёного сала, а рядом с ним бдили две буханки бородинского хлеба, привезённые из Москвы опытным загранездоком полковником Ноговицыным. Остальное пространство стола было заполнено овощами, фруктами, зеленью, коварными маньянскими приправами, да пустыми до поры гранёными стаканчиками.
Хлопнула дверь парилки, и кто-то, сопя, полез в бассейн, куда воды налилось пока чуть выше колена. Бурлак выглянул и разглядел в тумане Игоря Клесмета.
– Как оно вообще? – спросил Бурлак.
– Как на Чёрном море, – отозвался Клесмет, тщетно пытаясь упрятать своё огромное тело под сорокасантиметровую толщу воды. – Знатно-с!..
Бурлак вошёл в парилку. Гарвилло всё скребся. Между ним и Ноговицыным шёл какой-то разговор, потому что Гарвилло взглянул на вошедшего хозяина с фальшивой улыбкой и продолжал, обращаясь к Ноговицыну
– Так ты, Сашок, опять всё перепутал. Как школьник, право. Вагинизм – это как раз хорошо. Вагинит – вот что плохо…
Пошла игра, подумал Бурлак и сказал:
– Ну что? Погрелись снаружи, теперь можно и изнутри погреться?..
– Пора, пора, – сказал Ноговицын. – А то тут уже сыро стало…
– Сейчас, я бойцов кликну – приберут, – сказал Бурлак и вышел.
Гришка с четвёртым шифровальщиком Колькой Мягковым в тапочках топтались на лестнице, ведущей наверх, в танцкласс.
– Подтереть надо в парилке, – сказал им Бурлак. – И проветрить. Пошли, покажу.
Ноговицын с Клесметом сидели, отдуваясь, по грудь в воде, плескали на себя ладошками. От их тел в воздух поднимался пар. Зеркала запотели.
Дверь парилки раскрылась, оттуда выскочил розовый Гарвилло и, зажав в горсти своё легендарное хозяйство, прыгнул с бортика в воду, на лету дрыгая ногами. Когда он задницей соприкоснулся с кафельным дном бассейна, его физиономия сперва удивленно вытянулась, потом сморщилась, а довольные коллеги встали на ноги, поднявшись над мелкой водой, как каспийские буровые.
– Лихо летаешь, Юрик, – сказал Ноговицын.
– Шасси забываешь выпускать, – намекнул Клесмет на содержимое Гарвилловской горсти.
– Гады, – беззлобно простонал Гарвилло.
Бурлак впустил в парилку Гришку со шваброй и вошёл сам. Дверь в нужном месте была снабжена резинкой и закрывалась автоматически.
– Ну что? – шепотом спросил Бурлак. – С кем они беседовали, покуда меня не было?
– Ни с кем, – сказал Гришка.
– А какие бумаги требовали?
– Никаких.
– Что же они делали три часа?
– Ничего. Кофе пили. Смеялись. Анекдоты травили.
– И всё?
– И всё.
Озадаченный Бурлак вышел из парилки. Гости удалились в комнату, где был накрыт стол. Мягков бегал
