соседству? Смотри на него, Жорик, он даже не растерялся. Вот поколение! Им плюй в глаза — скажут, божья роса. А ведь он мог тебя убить… Мерзавец! Жорик, держи его. Я сейчас в милицию позвоню!
— Подожди, Эленька, я что-то ничего не понимаю. Зачем тебе милиция? И почему ты все время оскорбляешь моего сына?
— Что-о-о?
Еще минут десять события напоминали пьесу в театре абсурда. И только потом картина стала постепенно проясняться. Выяснилось, что старый ловелас Георгий Борисович Вербовский наконец-то встретил свою настоящую любовь. Возраст его к тому времени был уже солидным, победы на любовном фронте давались все тяжелее, хотя со стороны это и не было заметно. Коллеги все, как одна, были влюблены в повелителя театрального оркестра. Он отвечал им взаимностью. Случались короткие романы, приятный флирт, бодрящее кокетство, но азарта в погоне за очередной юбкой Георгий Борисович уже не испытывал. Он давно для себя понял: ему лень. Когда-то ему казалось, что увлекательнейшая игра в любовь никогда не наскучит, но он ошибся. Под старость захотелось чего-то нового.
Настоящей близости, родства душ, спокойных вечеров с женщиной, которая знает тебя от и до. И насколько крепкий ты любишь чай, и какие передачи смотришь по телевизору, и какое лекарство пьешь, когда расшалится сердце — не в романтическом, а самом что ни на есть прозаическом смысле.
И судьба, представьте, послала ему такую замечательную женщину. Два года назад он зашел к соседке по даче поговорить, не продаст ли она ему свой участок, и вскоре понял — это она. Та самая женщина, которую он искал всю жизнь. Такая контрастная и непредсказуемая. Добрый ангел и неистовая амазонка в одном лице.
Когда состоялось объяснение, перед поздними любовниками встал вопрос, как жить дальше, ведь у каждого из них есть дети. Допустим, с Денисом проблем бы не возникло, он бы, конечно, все понял. А вот с Танечкой все казалось сложнее. Элеонора Виссарионозна очень жалела дочь. У нее совершенно не было личной жизни, она плакала по ночам и все больше замыкалась в себе. Если бы можно было уступить ей свое счастье, Нора непременно сделала бы это.
Они с Георгием любили друг друга и, конечно, не стали отказываться от этого позднего подарка судьбы, но решили держать все в тайне. И встречались потихоньку, когда Тани не было на даче. Или по ночам.
— Я так надеялась, что Танечка все-таки встретит хорошего человека, — всхлипывала дама, вытирая глаза краешком полотенца. — Я уж думала, пусть хоть гастарбайтер, только чтоб любил мою девочку.
— Я люблю, — заверил Денис. — Да уж, папа, роковой ты персонаж, ничего не скажешь… Элеонора Виссарионовна, а можно вас спросить, почему вы кидаетесь ботвой через наш забор? Та опустила глаза:
— Это знак.
— Какой еще знак? — не понял он.
— Ну, что я приехала, Тани нет дома. Чтобы Жорик мог ко мне прийти. Не побегу ж я к нему через охрану…
— По-моему, теперь твоя очередь рассказывать, сынок… — намекнул Георгий Борисович.
И Денис, как мог, все объяснил. Про пари умолчал, наплел, что увидел Таню в аэропорту, и она ему сразу очень понравилась. Но, поскольку он устал от того, что девушек интересуют только его деньги, а не он сам, решил до поры до времени скрыть, кто он такой, и посмотреть, как будут развиваться события дальше.
Глава 20
Взрослая понарошку
1967–2007 годы
На вопрос: «Как вас зовут?» — бывшая жена Олега всегда отвечала: «Оля». Не Ольга, не Ольга Александровна, а просто Оля. Несолидно, конечно, и несерьезно как-то. Но что было делать? Ну не чувствовала она себя Александровной. И даже Ольгой не чувствовала.
При этом Оля Игнатенко, в девичестве Большакова, не имела отношения к той породе, про которую меткая пословица говорит: «маленькая собачка — до старости щенок». И женщиной-подростком — невысокой, с узким тазом, плоской грудью и мальчишеской стрижкой она тоже не была. Рост метр шестьдесят пять, бюст третьего размера. К тому же за последние несколько лет она прибавила несколько килограммов. Какой уж тут узкий таз!
Но, несмотря на годы и килограммы, ей никак не давался переход из одной возрастной категории в другую.
Одна из ее институтских приятельниц, Ритуля Комарова, сказала как-то, что ощутила себя Маргаритой Сергеевной, когда вышла замуж. Когда до этого памятного события ее называли по имени-отчеству или на «вы», ей это казалось ужасно забавным и не верилось, что человек может произносить это всерьез. Но замужняя дама — совсем другое дело. Правда, Ритин муж через два года ушел, а отчество Сергеевна осталось. Вместе с фамилией бывшего супруга. Другая знакомая, Юля, призналась, что почувствовала себя Михайловной после того, как ее повысили в должности и сделали завканцелярией. Когда ты начальник, сам бог велел, чтобы подчиненные обращались к тебе по имени-отчеству.
Однако Оля Игнатенко пока никакой перемены в себе не ощущала и, когда приходилось представляться «по полной форме», чувствовала себя неуютно. Ей было уже почти сорок, но казалось, что нет еще и двадцати пяти. А может, даже пятнадцати.
Оля была поздним ребенком. К моменту ее появления на свет родители уже смирились с тем, что у них не будет детей, и не пытались их завести. Возраст уже солидный, за тридцать, можно попросту не успеть вырастить свое чадо.
Здоровье ухудшается, да и силы уже ни те… Однако у судьбы, как известно, свои планы. Внезапно наступившая беременность оказалась, мягко говоря, неожиданной, но, несмотря на это, вопрос об аборте даже не поднимался. Такие уж были представления у Ирины и Александра Большаковых: ребенок — всегда счастье. Но они даже не могли предположить, каким счастьем станет для их дружного семейства эта крошечная долгожданная девочка. Олю с самого младенчества баловали и обожали абсолютно все. Родители, бабушки и дедушки, дяди и тети, двоюродные братья и сестры. Ей уделялось такое количество внимания, которое, должно быть, не всегда получает единственный наследник в королевской семье.
Наверное, она могла бы вырасти невероятно избалованной и уверенной в себе женщиной, но этого не произошло. Вернее, произошло иначе. Оля просто «не выросла». Шли годы, а она оставалась все той же маленькой девочкой, какой была в родительском доме. Послушной, милой, инфантильной и совершенно не приспособленной к жизни.
С малых лет Оля ничего не делала сама. Лет до шести она не умела завязывать шнурки и застегивать пуговицы. Она не желала есть сама, потому что привыкла, что ее кормят с ложечки, не засыпала одна, только с кем-нибудь из взрослых и только под чтение любимой книжки. Оля не умела играть, ей сразу становилось скучно, неинтересно, и, забросив дорогущую куклу, она отправлялась на поиски бабушки, с которой можно было порисовать, полепить, попеть песни или заняться еще чем-нибудь интересным. Справедливости ради надо сказать, что Олюшка никогда не тянула одеяло на себя и была рада любому занятию, которое ей предложат. Только чтобы взрослые были рядом.
Помогать по дому девочке не давали. Никому и в голову не приходило сказать: «Давай я буду мыть посуду, а ты вытирай». Все дела тут же откладывались на потом или делались урывками. Главное было — «заниматься ребенком». А уж о том, чтобы поручить ей самой вынести мусор или сходить за хлебом, не было и речи. Даже комнатные цветы, которые она очень любила, и те бабушка поливала сама.
Девочка росла ласковой, неконфликтной и совершенно некапризной. Хотя насчет последнего судить было сложно. Ей просто незачем было капризничать — все желания исполнялись сразу и полностью. Довольно долго Оля полагала, что так и надо. Откуда маленькому ребенку было знать, что в жизни бывает по-другому? Ведь со сверстниками она почти не общалась.
В детский сад она, разумеется, не ходила. Зачем? Ребенку лучше дома, с родными. Во дворе девочка
