— Это какую еще?
— Ты знаешь, Фредди, кто меня выдал легавым?
— Нет.
— Моя женушка!
— Неужели, твоя половина могла пойти на это? Видно, из-за любовника?
— Не думаю, что она это сделала из-за кого-то, но все равно намерен прояснить и это.
Бенсон, прищурившись, замолчал на какое-то время, внимательно всматриваясь в Фредди сквозь черные и шелковистые, как у сына, длинные ресницы.
— А ты уже определился, куда направишь стопы? — продолжил Бенсон.
— Сид, — спокойным голосом отозвался Фредди Тисдейл, — все, что я хотел, это смотаться из этой чертовой тюремной камеры, и теперь у меня нет другого желания, кроме как не возвращаться больше туда. Честное слово, первого, кто попробует меня задержать, убью на месте. А прежде, чем они наложат на меня лапу, покончу с собой. Другого выхода просто не вижу.
— Я тоже, — согласился Бенсон. — Так что давай поступим следующим образом. Остаемся вместе, чтобы пробраться на юг. Понимаешь, вдвоем нам легче будет отбиться от этой своры. А потом я отправлю тебя к одной марухе, которая займется тобой все то время, пока придется скрываться. А как только все поутихнет, смотаемся из страны. Ну как, согласен вместе отправиться в Лондон?
— Ты мне преподносишь настоящий подарок, — только и мог вымолвить фредди.
— Ну и отлично! Теперь, слушай меня внимательно. Не нужно верить в Деда Мороза. Иначе останься мы здесь ещё на три-четыре дня, и у нас могут возникнуть крупные неприятности. Лично я думаю, что нам лучше смотаться отсюда втихую до восхода солнца… Не знаешь, есть ли поблизости какая-нибудь автостоянка?
— Есть тут одна, рядом с рынком.
— А нельзя ли туда наведаться завтра к полудню и, уведя тачку, смотать удочки?
— В конце концов, все равно нужно что-то предпринять, — признал Тисдейл. — А если кто-то и увидит, как мы выходим отсюда, где-то в одиннадцать тридцать, то подумают, что мы осматривали дом в надежде снять его. Ну как, клеится?
— Клево! Слушай, Фредди, вот ты только что сказал… ну, по поводу того, что пришьешь любого, кто встанет у тебя поперек дороги, ты и взаправду сделаешь это?
— А как же!
— О'кей, — ответил Бенсон. — Я тоже.
На следующее утро Гидеон проснулся около семи часов и несколько минут неподвижно лежал, наблюдая за первыми солнечными лучами, пробивавшимися через уголок окна. В доме было совсем тихо; до него доносилось лишь дыхание жены, спавшей рядом на соседней кровати. Дети ещё не встали, так как, старея, их родители приобрели привычку просыпаться все раньше и раньше, ни свет ни заря.
Гидеон медленно, чтобы не разбудить Кейт, приподнялся на локтях; он неспешно надел домашний халат, который ещё больше подчеркивал его крепкое телосложение, и направился к двери. Кейт получит, как это бывало частенько, свой завтрак прямо в постель. Гидеон повернулся, и лицо его озарила улыбка: сетка, стягивавшая волосы Кейт, немного съехала набок. Во сне, конечно, люди выглядят не всегда наилучшим образом, но его жена все ещё оставалась красивой женщиной. А уж когда Кейт соизволяла прибегнуть к косметике, то результат был и вовсе поразительным!
Гидеон вышел из комнаты и спустился на кухню.
Он хорошо выспался и, находясь в отличном настроении, начал заваривать чай: для Кейт и для себя. В семье существовало правило, имевшее силу закона, что дети готовили себе чай сами, не считая воскресенья, когда завтраку уделялось гораздо больше внимания, чтобы доставить удовольствие девочкам.
Внезапно ему показалось, что наверху текла вода из-под крана; он поднялся по лестнице и достиг верха как раз в тот момент, когда открывалась дверь комнаты Пруденс.
Удивительно, подумал Гидеон, как можно наблюдать за своим ребенком каждый день с того самого мента, когда тот начал ходить, и вплоть до достижения им двадцатилетнего возраста, и только сейчас заметить, что перед тобой уже цветущая женщина. Такая же красивая и миловидная, как и сестра Уильяма Роуза. Бувально со всех точек зрения.
На Пруд был пеньюар цвета персика, и Гидеон наконец-то заметил, что у неё завидная фигура. Ее мать — хитрая бестия! — должно быть как-то устраивала таким образом, чтоб её повседневные платья в этом смысле более скрадывали изящные формы, нежели этот пеньюар, подчеркивающий её стройность.
— Папа, — с озабоченным видом прошептала она, — скажи честно, ты веришь, что у Уильяма Роуза есть шансы выкарабкаться?
— Пруд, если он не убивал эту девушку, то все обойдется.
— Ты уверен в этом?
— Абсолютно.
— Ты не рассердился, что Мэри потревожила тебя на службе?
— Конечно, нет, — немного поколебавшись, ответил Гидеон. Затем, подозревая, что она что-то скрывает от него, внимательно взглянул на дочь. — Что ты от меня утаиваешь, Пруд?
— А ты меня простишь?
— Естественно.
— Спасибо, папа. И хвала небесам! Есть кое-что, о чем я тебе не рассказала. Вчера утром мне позвонила Мэри. Она страшно нервничала и попросила кое-что сообщить тебе. Я ответила, что будет лучше, если она сама пойдет к тебе и… ты знаешь, что произошло дальше, не так ли? Я не думаю, что без моего совета она решилась бы на этот шаг, а затем я начала мучаться угрызениями совести, не подвела ли тебя таким образом.
— Да нет, Пруд. Нужно всегда бороться за то, что ты считаешь правым делом, особенно, если дело касается твоих друзей. Действительно ли она твоя близкая подруга?
— Не совсем. Она старше меня на два года, и мы просто знакомы.
— А она тебе нравится?
— Да, она на всех производила самое благоприятное впечатление.
— Какая у неё репутация?
— Папа, — насторожившись, ответила ему Прудент. — Мне бы очень хотелось выяснить, почему ты мне задаешь все эти вопросы. Что именно ты хочешь узнать?
— Не врунья ли твоя Мэри?
Пруденс ничего не ответила.
— Считали ли её обманщицей?
— Нет. Она действительно всем нравилась.
— Ну что ж, превосходно, — решил Гидеон. — Если она сказала мне правду, утверждая, что провела вторник со своим братом, то для нее, как и для него, все закончится наилучшим образом. Если же она солгала… гм… это им не поможет. А теперь иди-ка оденься. Если захочешь чаю, то я оставил чайник на плите на маленьком огне.
— О, папа, спасибо! Большое спасибо!
Кейт уже проснулась; она сняла сетку и своими тонкими длинными пальцами навела некоторый порядок в своих непослушных волосах. Нет ничего удивительного, мелькнуло в голове Гидеона, в том, что у неё такие красивые дочери! У жены глаза всегда сохраняли живость, и сама она до сих пор излучала свежесть, которой так и веяло от Пруденс.
— Ты слышала?
— Да, — ответила Кейт. — Я все же твердо надеюсь, что Мэри не соврала.
Было уже чуть более полдевятого, когда Гидеон сел в машину. Пруденс уйдет из дома не раньше полудня и весь день будет заниматься арпеджио; Пенелопа, младшая из дочерей, ходила ещё в школу, и ей предстоял путь в противоположную с отцом сторону, Присилла, которой исполнилось шестнадцать лет, только что закончила школу и устроилась на работу в Челси. Гидеон подбросил её на угол улицы, рядом с офисом её фирмы, и проследил, как она удалялась. Присилла была само очарование, в сущности тоже уже
