– Все.
– А наша дружба?
Мгновение он смотрит на меня, словно усиленно переваривая вопрос, потом, чуть просветлев лицом, кивает.
– Ты прав, старик.
– У тебя проблемы?
– Нет. Все нормально.
Раздается нетерпеливое треньканье. Кирилл достает мобильник, напряженно слушает. Мгновенно меняется в лице, подобравшись, как зверь, готовый к броску, затем отвечает коротко:
– Еду. – И ко мне: – Пошли, подброшу.
– Ты же торопишься…
– До метро.
Неподалеку ожидает нас «ауди», готовая к броску. Я мельком взглядываю на номер… А 969 ИК. Холодный ветер вдруг пронизывает меня насквозь.
– Садись. Чё застыл как статуя? – толкает меня Кирилл.
– Это ты… – говорю я осипшим голосом. – Твоя машина…
– Естественно, моя. Ты что, перебрал?
– Это ты сбил девчонку на шоссе…
– Какую девчонку? – Он садится за руль. В его глазах недовольное недоумение. И мне становится не по себе от этого искреннего непонимания. Он не играет. Он и вправду не помнит. Словно речь о палке или камне, подвернувшемся под колеса.
– Неделю назад. Может, ты давал кому-нибудь машину?
– Что я, идиот? На каком, говоришь, шоссе? – Он недовольно морщится. – Точно, было. Зацепил кого-то. Я тогда выпил малость. Наутро еще подумал, откуда перед помят? Кидаются под колеса, мать их…
– Ты что, не понял? Ты человека чуть не угробил!
– Чё ты орешь! Ну иди, заяви на меня… Слабо?
– Что? – Я поеживаюсь, столько неожиданной кипящей злобы, почти ненависти в его пепельном взгляде. – Ты же не был таким… Что с тобой случилось, Кирилл?
– Что с тобой случилось, черт подери? Ты же был классным бойцом и повидал немало, а теперь трахаешь себе мозги всяким барахлом. Дохлый «чех», сбитая шлюха… Гуманизм… Кто его придумал? Иисус Христос? Он плохо кончил.
– Замолчи! Ты бы видел ту девчонку! Ей же теперь всю жизнь на лекарства работать! А ты даже вспомнить не можешь… Ты рассуждаешь как… убийца!
– Ладно. – Он резко затормозил. – Ты меня достал. Выходи. Убирайся.
– Тебе даже неинтересно, в какой она больнице?
– Нет.
– Сволочь ты, – шепчу я, глядя, как черная «ауди» быстро уносится прочь. Отчего так невыносимо больно в груди? Словно это меня сбил Кирилл на ночном шоссе.
– Кирилл, ты сволочь! – ору я. Поднимаю камень, бросаю вслед.
– Эй, парень. – Что-то упирается мне в бок.
Оборачиваюсь. Передо мной омоновец с автоматом. Другой стоит поодаль.
– Руки!
– Ребят, вы чего? – Я поднимаю руки вверх. – Я же свой.
– Садись. – Он указывает дулом на стоящий рядом джип с синими номерами.
– Да чего вы, обалдели?
Но он берет меня за шиворот и заталкивает на заднее сиденье. Я знаю: не стоит спорить с человеком, когда в руках у него автомат. Даже в мирной демократичной Москве.
28
В участке меня вновь обыскивают с головы до ггят.
– Могу я спросить, в чем, собственно, дело?
– Какого хрена ты кидал камни в машины на правительственной трассе?
Я говорю, что понятия не имел, какая это трасса. Мол, поругался с другом, тот меня высадил, я со злости выругался и бросил камень. Вот и все.
– Нет, не все. – Это говорит вошедший не пойми откуда, точно призрак из стены, человечек в штатском с въедливым взглядом, какой иногда видел я у Кирилла. – Может, вы готовили теракт?
– Какой теракт? – ору я. – Охренел, что ли? Я за ваши долбаные теракты полгода задницу под пули подставлял! Все, хватит, я ухожу.
Я делаю шаг… Острая боль под лопаткой сбивает с ног. Я защищаю голову от тупых широких носов ботинок. Удары сыплются со всех сторон, заставляя меня ерзать по полу, ломаться и корчиться, как нанизанного на крючок червя. Эти ребята умеют бить. Получше «чехов» на болоте. Те были дилетантами, а эти – профи. Вот кого нужно
Меня поднимают, снова спрашивают о каком-то дерьме. Я чувствую соль во рту и на веках. Я говорю:
– Мне нужно позвонить.
Они ржут:
– Кому? Адвокату?
– Нет, моему другу. Он из ваших. Кажется, майор. Кирилл Смирнов. Проверьте, он подтвердит…
И называю номер его мобильника.
Не знаю, сколько проходит времени. Секунды склеиваются в бесконечность, и мне кажется, будто маленькие стрелки моих отдельно взятых часов уже повернули вспять и, окончательно свихнувшись, пошли вразрез со своим центральным циферблатом. От меня настоятельно требуют подписать бумажки, по которым я будто бы готовил покушение на президентский кортеж. Я говорю, что я не идиот и сейчас не тридцать седьмой. Человечек в штатском гадко улыбается и отвечает, что как раз я самый что ни на есть настоящий идиот, потому что у меня не спрашивают дат, а лишь просят поставить подпись. После чего я буду свободен. А иначе тотчас отправлюсь в СИЗО, и там уже церемониться со мной не станут… Я интересуюсь, что, у них – план по террористам, который они не могут выполнить и потому хватают всех подряд? Человечек снова усмехается и уходит. Приходят крепкие парни в форме…
И я вдруг, снова вижу заросли камыша и чужую жирную землю под щекой… Я ощущаю ее тошнотворный приторный вкус… И слышу речь, из которой не разбираю ни слова, но шестым чувством, инстинктом травленого зверя понимаю: это может кончиться скверно…
И вдруг появляется Малик. Он присаживается на корточки возле меня и говорит, не разжимая губ:
– Ну что, снова попался, солдат?
– Вытащи меня отсюда, – прошу я.
Он качает головой печально и сердито:
– Это уже не в моей власти.
– Тогда просто побудь рядом.
– Тебе страшно?
– Да, мне страшно.
– Как тогда?
– Пожалуй…
– Но ведь ты среди своих.
– Нет. Сейчас ты – друг. Они – нет.
Он хочет что-то сказать, но другой, чужеродный голос вклинивается в нашу беседу:
– Вот он.
Я открываю глаза и вижу одного из амбалов, а позади Кирилла. Я спрашиваю, где я. Как он меня нашел? И тут вспоминаю где… Тогда я повторяю ему все, что хотел, и прибавляю кое-что сверху. Голова раскалывается как орех… Я зажимаю ее ладонями. Тут меня выворачивает наизнанку, и я блюю какой-то зеленью в стоящее в углу камеры ведро. Боль такая, словно выходят кишки.
– Извини, – говорит он сочувственно, – я ж не знал, что шишки ехать должны. Я все уладил. Щас домой
