— Да. Как бы невероятно это ни звучало.
— Но это абсолютно невозможно. Каким образом?
— Вспомните ее поведение. Я сидел напротив них и видел, как она явно специально опрокинула бокал себе на платье. Кстати, именно вы говорили, что бокал она опрокинула нарочно. Ей нужен был повод, чтобы подняться в свой номер. Очевидно, она уже заранее проколола три сигары мужа, введя в них цианистый калий.
— А зачем ей нужно было подниматься? — не понял Хеккет. — Сидела бы спокойно и ждала, пока ее муж не возьмет отравленную сигару.
— Не получается, — сказал Дронго, — ведь в этом случае Лабунская должна была куда-то деть шприц. Кроме того, она была достаточно умна, чтобы не понимать, на кого именно падет первое подозрение. Ведь отравленные сигары могли найти. Конечно, можно было бы уничтожить две остальные, но абсолютной гарантии не было. И тогда она придумывает этот трюк с бокалом. Вы были правы, Хеккет, она нарочно подняла руку, чтобы опрокинуть бокал на свое платье. Ей было необходимо оказаться наверху, чтобы отвести от себя подозрения. Очевидно, в ее сумочке уже был шприц с остатками яда. Но ей нужна была жертва, человек, которого она могла бы подставить, отведя от себя подозрения. И таким человеком мог быть только Олег Торчинский, который, вероятно, до сих пор влюблен в нее. Она поднялась на девятый этаж, вошла к нему в номер. Там она пробыла недолго, четыре с половиной минуты. Дольше оставаться ей не имело смысла, ее алиби было обеспечено. Очевидно, во время встречи Торчинский на секунду отвлекся, и она положила шприц в его шкаф.
— Сука, — без гнева выдохнул Торчинский, — какая сука!
— Я еще тогда удивился, что она не успела переодеться, — продолжал Дронго, — ведь она поднялась раньше нас на целых пять минут. Тогда еще я не знал, что она уже побывала в номере Торчинского.
— Что вы говорите? — заволновалась Клавдия, услышав перевод Жураева. — Вы думаете, что Екатерина отравила Марка и подбросила шприц Торчинскому? Но это невозможно.
— Мистер Хеккет уточнил у дежурной, — чем больше волновались другие, тем спокойнее оставался Дронго. — Оказывается, ваша сестра попросила вчера отгладить ей к вечернему приему два платья. Она заранее знала, что испачкает первое и ей придется подниматься в номер. Я думаю, она назначила свидание Торчинскому, чтобы его подставить.
— Да, — глухо произнес сказал Торчинский, — да. Все так и было.
Он снова закрыл лицо руками. Комиссар встревоженно взглянул на него. Но Торчинский справился со своими чувствами.
— Какая дрянь, — с чувством сказал он. — Какая дрянь, — повторил он, закрывая глаза.
— Не ругайтесь, — строго одернула его Клавдия, — это нехорошо. Она ведь умерла.
Все сидели потрясенные. Никто не решался сказать ни слова. И вдруг Обозов произнес, словно обращаясь в пустоту:
— Я видел, что они ненавидели друг друга. Но чтобы до такой степени…
— Деньги, — пожал плечами Дронго, — большие деньги. Помните, комиссар, что сказал вам Обозов? По российскому законодательству наследниками первой очереди являются жена или муж покойного. И если нет детей, то практически все имущество переходит супругу. Очевидно, Екатерина Лабунская давно мечтала избавиться от мужа. А ему она надоела настолько, что он тоже хотел остаться вдовцом. Разница была лишь в том, что он не мог рисковать, разводясь с такой сильной женщиной, чтобы не подставить себя под ее гнев. Вероятно, она была посвящена в какие-то его коммерческие тайны.
— Никогда в жизни не думал, что такое может случиться, — пробормотал комиссар. — Они, как скорпионы, ужалили друг друга и погибли.
— Господи, — прошептал потрясенный Паоло, — это Бог их наказал.
— Или дьявол сыграл с ними злую шутку, — добавил Дронго, — в любом случае они пожали плоды собственной ненависти. Есть еще несколько субъективных моментов, на которые я обратил внимание ночью. Когда мы обсуждали, каким образом убийца мог попасть на этаж, то справедливо предполагали, что только через аварийный выход. Лабунский с нами соглашался, ведь дверь к тому времени была закрыта. И никто бы не доказал, что она была открыта. А вот когда мы стали обсуждать, каким образом убийца мог попасть в апартаменты Лабунских, он невольно заволновался. Ведь он помнил про старую карточку, которая оставалась у него в кармане, поэтому и стал «вспоминать», какой безрассудной была его жена, и даже предположил, что убийца мог быть сотрудником гостиничной службы. Позволительно тогда узнать — зачем убийце подниматься по аварийной лестнице. Ведь у него абсолютное алиби, он может в любой момент появиться перед камерой, и никто его не заподозрит. Марк Лабунский даже не понял, насколько абсурдную версию выдвинул.
А насчет сигар тоже все ясно. Ни у кого, кроме самого Марка и его супруги, не было доступа к этой коробке. Если учесть, что сам Лабунский меньше всего был похож на самоубийцу, то верный вывод напрашивается сам собой. Вот собственно и все.
Клавдия вытерла слезы и еще раз толкнула в бок своего мужа, собиравшегося захрапеть. Жураев, перестав переводить, посмотрел на жену. Елена была потрясена. Кажется, Жураев впервые в жизни более внимательно посмотрел на свою жену. Ведь он тоже был очень состоятельным человеком. Обозов вздохнул. Он подумал, что ему придется искать новое место работы. А Торчинский сидел со странной улыбкой, перекосившей его лицо.
— Лабунский тоже выходил из ресторана, — напомнил Дронго, — мы полагали, что он был в туалете, а он в это время поднимался по лестнице, чтобы убить свою жену.
— Но у него было мало времени, — вспомнил Хеккет. — Предположим, вы правы, Дронго. Я даже согласен с вами, что все произошло именно так. У него было время подняться наверх и задушить свою жену, а потом сбежать по лестнице вниз. Но где в таком случае ее драгоценности? Куда он их дел? Ведь он бы не успел их перепрятать. А полиция обыскала весь номер. Мы ведь видели драгоценности на его жене. Куда они исчезли?
— Да, — кивнул Дронго поднимаясь со своего места, — это самое главное доказательство его вины. Убийство совершил не грабитель, который польстился на драгоценности его супруги. Убийство совершил он сам — богатый муж, которому, казалось бы, не нужны эти драгоценности. Он должен был их спрятать в таком месте, чтобы потом беспрепятственно достать. Я давно заметил, что главное качество богатых людей — невероятная скупость. Среди них почти нет широких и щедрых натур. Один — на миллион. Марк Лабунский спрятал драгоценности жены в таком месте, где их не стали бы искать. А он мог бы приехать сюда через несколько дней или недель и забрать их.
— Где же он их спрятал? — спросил комиссар.
Не ответив, Дронго вышел на балкон.
— Когда я спускался вниз, я держался за перила. И в одном месте обнаружил налипшие куски мокрой земли. Мокрой земли, сеньор комиссар.
Дронго обернулся к висевшим за его спиной ящикам с цветами. Он посмотрел на Паоло и попросил дать ему бутылку воды. Паоло достал бутылку из мини-бара.
— Поливайте, — попросил Дронго, — и там, где вода будет впитываться быстрее, лежат драгоценности. Они спрятаны здесь.
Дронго вернулся на свое место и сел спиной к балкону. Паоло осторожно лил воду. В одном месте вода впиталась почти сразу. Земля была рыхлой, ее перекопали недавно. Паоло достал складной ножик. Все напряженно ждали. Полицейский продолжал копать. У Хеккета дрожали губы от нетерпения и волнения. Он взглянул на Дронго.
— Нашел! — вдруг крикнул Паоло. — Здесь лежит ожерелье.
— Все остальное тоже там, — сказал Дронго, не поворачивая головы.
Хеккет молчал. Он был по-настоящему потрясен.
— Теперь, кажется, все, — удовлетворенно сказал Дронго. — Лабунский успел спрятать ценности на балконе, поспешно закопав их в землю. При этом он испачкал руки и, сбегая вниз, задел в одном месте перила.
— Как мне выразить вам свою благодарность? — спросил комиссар Террачини.
— Боюсь, никак. Я уже опоздал на свой рейс, и мне придется теперь лететь транзитом через Мюнхен, — сказал Дронго, взглянув на часы.
