кузнец отдыхает. Под самым навесом подвешен колокол, гораздо меньше, чем на церкви, а как звучит — Иоганн никогда не слышал. Хотя, может, сегодня именно он и звонил? Этот колокол давно здесь висел, говорят, в старые времена, когда в лесах водились разбойники, прежний кузнец звонил в него не раз — предупреждал Рабеншлюхт о надвигающейся угрозе.
Сейчас здесь никаких разбойников не было. Если не считать того, кто убил Феликса. Учитель Рудольф задумчиво курил сигарету, расхаживая по двору. Дядя сказал как-то, что учитель неместный, но это и по одежке видно. Никто не одевался так, как Рудольф. Шляпа из фетра, серый в полоску костюм, строгий белый воротничок, галстук-самовяз, ботинки со шнуровкой… Как ему не жарко? Но учителю жарко не было. Худой и бледный, он вечно жаловался на здоровье и любил ворчать на отсутствие порядка в стране. Даже про отца Иеремию — Иоганн сам слышал — говорил за спиной, что тот слишком мягок и потакает грешникам. Себастьян как-то сказывал, что ученики тихо ненавидели Рудольфа за презрительный тон и палочную дисциплину. Что же такого рассматривал учитель несколько минут назад, когда Иоганн выглянул во двор из кустов? Наверное, тоже хочет распутать убийство, решил юноша. Рудольф любит доказывать, что умнее всех.
Учитель, наконец, заметил стоявшего у ворот юношу и окликнул его.
— Ты к кузнецу что ли? — спросил он. — Иеремия послал? Нет кузнеца. В Вавилон уехал.
У учителя была скверная привычка называть вещи не своими именами. Вот и их небольшой уютный городок Леменграуен он отчего-то Вавилоном прозвал. Хотя ни особого смешения языков, ни тем более высоких башен в их городе отродясь не было. Не считать же французский или итальянский языки чем-то совсем уж чуждым. Бывало, правда, цыгане табором неподалеку станут или граф Ерёмин Новый год по какому-то своему обычаю в середине января начнет справлять, да к нему соотечественники со всей Европы соберутся. Но это так… редкие исключения из правила.
— Я… — хотел было ответить Иоганн, но учитель его перебил.
— Или к Себастьяну? — вопросил надменно учитель, выпуская очередное табачное колечко. — Так всё… Отгулял твой дружок. Я когда еще Генриху говорил: гнать нужно волчонка, вырастет — глотку перегрызет. И кто был прав? Сегодня он Феликса зарубил! Молодой парень, светлая голова, столько надежд…
Учитель неожиданно скривился и демонстративно смахнул с лица несуществующую слезу. Вышло ненатурально, и Иоганн чуть не прыснул со смеха. Но тут же укорил себя — тут убийство, а ему все смешки.
— Я… — снова начал он.
— И дяде твоему говорил, — не унимался учитель, — отец Иеремия, вы, конечно, служитель церкви и всё такое, но за племянником плохо следите. Он общается со всяким отребьем. Смотрите, Каина на груди пригреете…
— Себастьян не отребье! — не сдержавшись, ответил Иоганн. — Вы не имеете права так говорить!
Бледное лицо Рудольфа внезапно пошло серо-вишневыми пятнами, словно кто-то макнул его в заплесневелый вишневый джем.
— Ты меня еще поучи, щенок! — он встал со скамейки и сделал пару шагов навстречу Иоганну. — Давно розги не пробовал? Ты как со старшими разговариваешь? Вот я дяде твоему…
— Себастьян не отребье! — четко выговаривая слова, холодно произнес Иоганн. — Он никого не убивал. А вас я попрошу не кричать. Господин Вальтер Бауэр поручил мне расследование убийства!
Рудольф вытаращил на юношу глаза.
— Тебе? — выдохнул он.
Машинально ударил по мундштуку указательным пальцем, стряхивая пепел, но вместо пепла из сигареты выпал комочек табака вместе с огоньком и, упав на серую в полоску штанину, моментально прожег ее насквозь. Учитель завертелся на месте, отряхивая брюки и громко ругаясь.
— Мне! — отчеканил Иоганн и, проходя мимо учителя, добавил, — и отцу Иеремии…
Справившись с окурком, учитель зло посмотрел в спину юноше и двинулся за ним. Впрочем, путешествие оказалось недолгим — через пару десятков шагов Иоганн остановился, присел на корточки и стал внимательно осматривать свою первую находку — обрывок крученого шнурка.
Отцы говорят нам:
Слушайте и запоминайте, а после расскажите своим детям, чтобы запомнили и они.
В те времена, когда над землями кмеру гулял холодный ветер и летом нередко шел снег, с далекого Севера прилетела к ним Черная Ворона.
Была она огромна, и ни одно дерево не могло выдержать ее веса.
Был она сильна, и все воины народа, собравшись вместе, не могли одолеть ее.
Была она мудра, и старейшины не смогли придумать вопроса, на который бы не ответила Ворона.
И тогда склонился народ кмеру и спросил ее:
— Что же ты хочешь? Зачем прилетела к нам?
— Хочу вашей крови, — ответила Черная Ворона.
Испуганно зашептались между собою люди: смерть пришла к ним. Но успокоила их Ворона.
— Слабы ваши южные деревья, — сказала она. — Не на что мне присесть и отдохнуть, и осмотреть окрестности. Насыпьте мне холм посреди тисовой рощи, а когда Луна станет равна Солнцу, принесите жертву, чтобы успокоить мой буйный дух. Всего одну человеческую жертву буду я брать с вас, когда ночь равна дню, а за это стану вам Матерью, и вы будете жить в мире и покое — никто не посмеет придти на земли кмеру.
И согласились старейшины, что это будет справедливо.
Честно исполняли кмеру свой договор. Два раза в год на границе дня и ночи они приносили жертву Матери Вороне. Было то капище у холма, где теперь земля принимает усопших. Жрец подносил Вороне чашу с кровью, и красный закат кровавой полоской ложился на холм… В эту ночь снимались все табу. Народ кмеру пил вино и веселился, и муж не смел упрекнуть жену, а жена мужа, если они делили ложе с другими. До первого луча солнца, пока утолившая жажду Ворона парила над землею в черном небе, продолжалась Ночь Свободы. Но едва начиналось утро, как она возвращалась на свой холм. И жизнь кмеру текла по- прежнему до нового равноденствия.
Счастливо жили кмеру под крылом Матери Вороны. Река была полна рыбы, лес — зверя, и ни один соседний народ не помышлял появляться в их землях. Так продолжалось долго… очень долго… пока вождем не стал Хитрый Рэнгу. Жалко ему было терять охотников и их будущих матерей, и задумал он обмануть Черную Ворону.
— Зачем приносить в жертву людей? — спросил однажды Рэнгу у старейшин. — Черная Ворона уже стара и плохо видит, давайте оденем козла в человеческие одежды и приведем на заклание.
И часть старейшин согласилась с Рэнгу, а часть нет. Три дня и три ночи спорили они между собой и даже хватались за ножи, но, наконец, сторонники вождя победили. Связали тех, кто был верен Матери Вороне и оставили в лесу под деревьями. Имя связанным было таги, и наш род происходит от них.
Наступила ночь, когда Луна снова стала подобна Солнцу, и люди Рэнгу обрядили козла в человеческие одежды и повели на капище. Мать Ворона была уже там.
— Кого это ты привел ко мне? — спросила она вождя.
— Это охотник, — не смутившись, ответил Рэнгу. — Не смотри, что его согнуло время, это самый знатный охотник племени. Нет никого, кто сравнился бы с ним в меткости и бесстрашии.
Сам же он взял ритуальный нож и перерезал животному горло. Брызнула кровь, Рэнгу подставил чашу и, усмехаясь про себя, стал ждать, пока она наполнится кровью. Долго ждал Рэнгу, долго наполнялась чаша, но вот, наконец, закапала кровь через края, и вождь отнес ее Матери Вороне. Жадно выпила Ворона козлиную кровь, и взгляд ее стал как красное стекло, а из клюва вырвалось пламя.
— Что ты наделал, неразумный? — грозно спросиа Ворона, и от ее хриплого голоса люди кмеру шарахнулись, как от огня. — Ты убил меня и оставил свой народ без защиты. Козлиною кровью ты залил наш договор, и теперь ждет кмеру большая беда. Придут сюда козлы в человеческом обличии, и не будет
