каламбуру. — Феликс очень заинтересовался тем, почему Вулкан привел иноземцев к Диане. Любознательный был мальчик, — учитель смахнул невидимую слезу. — Это его и сгубило. Мне будет не хватать его.
— Вы и вправду думаете, что господин Генрих убил лесника? — не вытерпел Иоганн.
Как ни странно, но учитель на его вопрос ответил. Хотя ведь зарекался не отвечать. Но то ли обещание отца Иеремии поговорить с племянником успокоило Рудольфа, то ли ему так нравилась своя версия, а, может, и то, и другое вместе, но он тут же отозвался:
— Ну а кто же еще? Я вот что тебе скажу: кузница у нас где?
— За деревней, — ответил Иоганн.
— А дом лесника?
— Ну, там… — Иоганн махнул рукой в сторону леса. — За болотом.
— А между ними что?
Иоганн пожал плечами. Лес, болота, дорога… Холмы всякие…
— Между ними колодец с привидениями Рэнгу! — торжественно заявил учитель. — Ровно посередине!
От неожиданности Иоганн даже рот открыл: а ведь действительно! А учитель уже обернулся к священнику.
— Все знают, что вы не верите в призраков, святой отец, — понизив голос, он заговорил горячо и убедительно. — Но подумайте сами — а что, если кузнец с лесничихой продали души дьяволу? Тогда это всё объясняет: и призрак, и смерть лесника и появление дьяволопоклонников, убийство — это была кровавая человеческая жертва, которую они принесли Люциферу. А чужаки и вовсе не люди. Слуги дьявола они, вылезли из преисподней, готовят свои черные дела. А мы живем себе и ни о чем таком не подозреваем.
Учитель заметил, что его речь произвела впечатление даже на отца Иеремию, не говоря уже об Иоганне, и заговорил еще более быстро и горячо. — По пророчествам, врага рода человеческого никто, когда он придет, не узнает, и будут ему поклоняться аки Господу Богу нашему Иисусу Христу.
Отец Иеремия взмахнул рукой, словно отгоняя какое-то видение, и только собрался что-то сказать, как Иоганн неожиданно выпалил:
— А еще они ворон убивают!
И торопливо заговорил, невольно попадая в тон учителю:
— Четырнадцать обезглавленных ворон за последнюю неделю. Я в лесу видел, все хотел выследить, кто их убивает. А последнюю вон там за забором нашел. Пятнадцатую. Это точно кровавые жертвы. Дядя Иеремия, вы мне сами рассказывали об языческих обычаях, жертвах. Ну, вот они, дьявольские жертвы. И знак. Вон там на заборе, гляньте, точно знак — ворона ножом вырезана. Я сначала не разобрался, а теперь понимаю: это знак дьявола. Тот, кто поклоняется дьяволу, у себя мертвую ворону на доме рисует, вот и дядя Генрих….
И тут Иоганн невольно осекся. Ну не мог он представить кузнеца Генриха поклоняющимся дьяволу. Чужаков мог. Феликса мог. Даже учителя вот и того мог, а кузнеца нет.
— Давайте не будем спешить с выводами, — голос отца Иеремии прозвучал тихо и успокаивающе. — Любое убийство дело рук диавола, но действует враг человеческий посредством людей, и методы для любого злодеяния у него вполне земные.
Отец Иеремия устал стоять и, оглянувшись по сторонам, заметил под навесом скамью. Молча кивнул учителю, приглашая направиться к ней, сделал несколько шагов по земле и внезапно остановился.
— Откуда здесь вода? — удивленно произнес он. — Ведь дождя не было.
Застывший было истуканом Иоганн обернулся и увидел, что отец Иеремия с неудовольствием осматривает свою промоченную обувь.
— Гиппократ наш бочку перевернул, — проворчал учитель. — Видите вон на углу? Ну вот… Налетел на нее неосторожно и перевернул.
Рудольф указал на большую деревянную бочку — двести литров входит, однажды похвастался Себастьян — уселся на скамью и закурил сигарету. Курил он много, и в отличие от деревенских, не простой табак, а настоящие городские сигареты, длинные и дорогие. Отец Иеремия неодобрительно посмотрел на учителя: курение священник не одобрял. Затем прошел мимо наковальни, едва взглянув на лежащий на ней топор с длинной ручкой — тот самый, которым убили Феликса, и остановился возле пустой бочки. Взялся рукой за край, покачал из стороны в сторону и обернулся к учителю.
— Но если она была полной, — задумчиво произнес он, — эдакую махину никак не опрокинешь неосторожным движением.
— Пьяный он был, — сообщил Рудольф. — Вы разве не заметили? Как ему вообще людей лечить разрешают? Споткнулся по пьяни — вон за тот корень, видите — попытался на ногах удержаться и с разбега налетел прямо на бочку. Она и опрокинулась. Вы бы хоть поговорили с ним, отец Иеремия! А то случись что, он с пьяных глаз такого налечит!
— Да-да, — кивнул головой священник. — Вы совершенно правы, Рудольф. Нужно обязательно поговорить с Филиппом, он в последнее время стал много пить. Кстати, хотел бы вас видеть на завтрашней службе в храме. Вы стали часто их пропускать.
Рудольф пробурчал что-то невнятное, а отец Иеремия оборотился к Иоганну.
— Мальчик мой, — сказал он. — Там в кузнице должны быть ведра, а за домом — ну, ты знаешь — колодец. Натаскай-ка воды в бочку.
— Воды? — невольно вырвалось у обескураженного Иоганна. — Зачем?!
— Неизвестно сколько еще продержат под замком Себастьяна, — вздохнул отец Иеремия. — Приедет Генрих, а воды в бочке нет. Нехорошо.
И посмотрев на кислую физиономию юноши, улыбнулся и добавил:
— Иди-иди, физический труд еще никому во вред не был.
11
Отец Иеремия задумался. Учитель был уроженцем Берлина, чем неописуемо гордился, и как только выпадал случай, старался об этом напомнить. Не то чтобы он слишком возносился, но всегда показывал свое превосходство. Однако Рудольф достаточно долго прожил в Рабеншлюхт и деревенские привыкли к его манерам, он стал для них почти что своим. Жители относились к нему без симпатии, но и без особой неприязни — все-таки именно он муштровал и воспитывал их отпрысков, вбивая в неразумные головы грамоту, а это нелегкий труд. Еще на памяти были два предыдущих преподавателя: во время франко- прусской и учитель попался под стать времени — бессердечный солдафон с деревянными мозгами и железными кулаками. Отец Феликса уже тогда был старостой, и после одного случая, чуть не закончившегося трагически, он нашел в Леменграуен солдафону замену. Следующий учитель был мягкотел, слаб, безволен, дети его не слушали, проку от него было — как с козла молока, и в конце концов он сбежал сам, тайком, незаметно, а школа на два года осталась закрытой. После этого и появился в деревне Рудольф.
Нового учителя ученики невзлюбили сразу, и надо сказать, чувство это было глубоко взаимным. Нельзя утверждать, что Рудольф был чрезмерно жесток, но его самовлюбленность и равнодушие к детям приводили к тому, что ни он их не понимал, ни они его, и в результате дисциплину ему зачастую приходилось прививать розгами, хотя и не так жестоко и изощренно, как учителю времен франко- прусской.
Когда Феликс учился в школе, он стал одним из редких любимчиков Рудольфа. Прежде всего, он заинтересовался греко-римской мифологией, и здесь Рудольф нашел благодарного слушателя своим обильным словесным излияниям. Впрочем, интерес Феликса был в ту пору не слишком глубок, скорее, даже поверхностен, истории далеких земель его не беспокоили, а вот следы местных языческих верований, сохранившиеся кое-где в виде отголосков легенд, будоражили беспокойный мальчишеский ум. Своими открытиями он делился с Рудольфом, принося из странствий по окрестностям поросшие мхом каменные
