Жалость

Наталия Мазова Жалость

***

– Помогите сироте однорукому, люди добрые! Дракон в деревню прилетел – все пожег, всех поел! Одни мы с братишкой спаслись, да еще девочка маленькая соседская….

Эх, замечательное все-таки место этот Треугольный Базар!

Загни он эту байку на рыночной площади родного Пранха, или даже здесь, но в Синем Углу – выгнали бы его в три шеи, да еще плетей надавали бы за небывалое вранье. Ишь чего выдумал – дракон ему в лицо огнем плюнул! Как это он себе глотку не спалил, плевавши, интересно знать! Ты еще про медведя, который воздух дыханием замораживает, сказочку сочини!

Другое дело – в Красном Углу. В их Красном мире, драконы, по всему видать, то ли вымерли давным- давно, то ли и не водились никогда. Вот и верят люди всякой чепухе, особенно если плетет ее человек с синим лоскутом на рукаве. В чужом мире что угодно можно вообразить – и огнедышащего дракона, и бабу с кошачьей головой, и железного зверя, который вместо воды пьет нефть. А земляки, забредающие в Красный Угол ради покупок, пусть денег особо не кидают, но и врать не мешают. Каждому приятно, когда у него на глазах обманывают не его….

– Язвы от драконьего помета….

Корка на язвах уже восьмицу как не трескалась, хотя все еще выглядела устрашающе. Поэтому Тайх, бродя между рядов под алыми тентами, время от времени отползал за чью-нибудь повозку, чтобы выдавить на струпья сок молочной травы – точь-в-точь сочащийся гной.

Да что там язвы да ожоги – рука, правая рука, прожженная до самой кости, почти бесполезная!..

И ладно бы из-за дракона мучаться пришлось – дракон тварь неразумная, одними богами ведомая. Из- за него страдать не так обидно, как из-за обычной людской глупости!

Дернул их нечистый вломиться вместо будуара толстой Хоэйти в мастерскую ее братца-алхимика! Видите ли, Тианат считала окна с набережной, а они с Кеа зашли со стороны сада и таким образом угодили в левый флигель вместо правого. Да и Кеа, мир его праху, тоже хорош. Нет бы, завидев эту тощую кикимору в зеленом облачении Далах – из подручных, наверное, – слегка припугнуть даму и выйти назад в окно! Можно было даже не пугать – в самом деле, что ворам делать в алхимической мастерской? Умел бы старый чудак золото делать, им бы не они – Звездная коллегия интересовалась. Так нет же, этот идиот Кеа вытащил зачем-то нож, размахивать им начал…. А старые девы, будь они хоть трижды клириками, существа нервные. Вот эта стерва и схватила таз с какой-то кипящей кислотой, да прямо в Кеа и метнула.

Его насмерть, а Тайху аккурат в лицо досталось – хорошо хоть закрыться успел, спас глаза ценою руки. А уж что на ноги ему лилось, когда стеллаж опрокинул, того вообще не ведает. Много там было баночек да скляночек….

Ушел он тогда чудом, но с воровским ремеслом пришлось завязывать. Ох, горе горькое – лишиться правой руки в неполных четырнадцать! Как дальше-то жить, милостивые боги?

Вот и слоняется теперь по Треугольному Базару, ноет причитает: «Не оставьте милостью, люди добрые, самому есть да братишку с сестренкой кормить….» Спасибо погонщикам из ангундского обоза – довезли от Пранха до этой чудной долины, где сходятся углами три мира и потому круглый год не смолкает шум базара.

Раньше бы, раньше побывать ему здесь! В ту пору, когда правая рука годилась не только на то, чтобы носить на ней синий лоскут, знак происхождения из мира, называемого по имени их главной богини – Эффай. Впрочем здесь, на базаре, куда чаще обозначают миры по условным цветам повязок: его – Синий, два других – Зеленый и Красный.

Красный мир казался ему самым лучшим – здешние торговцы были непосредственны, легковерны и жалостливы, и Тайх, лишившийся руки, но не воровской хитрости, просто веревки из них вил. Отъелся, даже безрукавкой овчинной обзавелся – ничего, что ободранная, зато ночью тепло. И говор людей, носивших красные повязки, с каждым днем становился все понятнее….

– Помогите сироте, люди добрые! Дракон в деревню прилетел – все пожег, всех поел….

Яркое солнце казалось особенно ослепительным от легкого, осеннего уже холодка. В желудке плескалась похлебка, которой угостила его час назад добрая девушка по имени Марфа. И кажется, даже ступать изъязвленными ногами по каменистой земле было не так больно, как всегда. Налетел порыв ветра, бросил в лицо Тайху хорошую пригоршню белой пыли и отогнул алый тент над прилавком с бронзовыми украшениями….

Тайх вздрогнул. Судорожным движением попытался одернуть подвернутые до колен штаны. Затем заозирался лихорадочно в поисках хоть какого-нибудь обрывка, чтобы прикрыть выставленный на всеобщее обозрение страшный ожог на руке. И наконец, помянув печенки пяти богов, неуклюже, но очень быстро полез под чью-то арбу, туда, где были свалены пустые мешки.

Женщина лет двадцати пяти, одетая для верховой езды, затянула купленный пояс с бронзовыми накладками поверх кожаной куртки и продолжила свой неспешный путь вдоль рядов. Ее длинная черная коса небрежно лежала на груди, а большие, глубоко посаженные глаза были одного цвета с повязкой на рукаве – зеленые, как трава по весне.

Вроде бы ничего особенного в ней не было. А что в мужских штанах – так у них в Зеленом Углу бабы отродясь юбок не носили.

Но Тайх, чтоб не коснулся его взгляд цвета травы, для надежности еще натянул на голову драный мешок и только поглядывал одним глазом в дырку, следя за незнакомкой.

Она миновала его арбу спокойно и неторопливо, больше интересуясь развевающимися над ней вышитыми шарфами. Углубилась дальше в ряды….

И тут под ноги ей выкатилась рыжая собака Зерофа, торговца тканями. Та самая, которой полторы восьмицы назад наступила на лапу груженая лошадь. Выскочила неловко, боком, на трех лапах, прижимая под брюхом культю четвертой, на которой еще серел лоскуток перевязки.

Никто не успел ничего сообразить, когда женщина с черной косой легко нагнулась, потянувшись к голенищу сапога. Но в следующую секунду трехлапая собака, пронзительно взвизгнув один-единственный раз, вытянулась в белой пыли. Метательный нож вошел ей в бок по самую рукоятку. Пыль тут же обволокла капли брызнувшей крови, и они показались Тайху черными, как копоть.

Ошеломленный вздох пронесся по обоим торговым рядам.

Женщина как ни в чем не бывало выдернула нож, вытерла его о рыжую шерсть и снова сунула за голенище.

Люди из Зеленого Угла были сильными и добрыми, и говорят, что их вера даже предписывает желать добра другим. Может быть, именно поэтому их так боялись в Красном и Синем Углах….

– Госпожа, зачем вы так? – Тонкий смуглый юноша, сын Зерофа, кинулся к ней, позабыв про прилавок. Слезы блестели на его глазах. – Это наша собака, мы очень ее любили – и отец, и я, даже после истории с лошадью….

– Странная у вас любовь, – все так же невозмутимо перебила его женщина. – Никому нельзя позволять мучиться, а уж тому, кого любишь – вдвойне грешно.

И не удостаивая больше паренька ни единым словом, свернула в соседний ряд, где торговали сушеными фруктами. Тайх подождал, пока она не скроется из виду окончательно, и лишь тогда начал выпутываться из мешков, ругаясь сквозь зубы – грубая мешковина болезненно тревожила его язвы.

Спасибо вам за ваше милосердие, госпожа, но мы уж как-нибудь сами…. Уж больно нож у вас тяжелый да острый.

Тем более что та девушка по имени Марфа обмолвилась, что, когда они с братом отъезжали на Треугольный Базар, в их краях вроде бы обьявился некий пророк, исцеляющий прикосновением….