Сразу стало легче, а утром, едва начало светать, Никишин пошел к коменданту. Теперь ему и комната, и сам старший лейтенант казались какими-то другими, посвежевшими.
— А-а-а, морская пехота! — сказал комедант. — Молодец, что явился пораньше. На, читай.
Бумажка чуть побольше тех, из которых сворачивают «козьи ножки».
— Как? Доволен? — улыбается комендант. — Размещай ребят капитально и заступай на дежурство. Мне помогать пока будешь.
— Так это нас зачислить в комендантский взвод? — наконец понял Никишин содержание телеграммы. — Ну, это дудки!
— Отставить разговоры!
— Всё, товарищ старший лейтенант! Криком вы меня не пугайте! Пуганый! — перебил его Никишин. — Давайте лучше разойдемся полюбовно! Здесь написано: «Если подходят, то зачислить в комендантский взвод, или отправить в экипаж». Видите? Считайте, что мы не подходим, и отправляйте!
Комендант изменил тактику. Он теперь не приказывал, а уговаривал, просил остаться на недельку. Но Никишин уперся на своем и ничего не хотел слушать.
— Уж если пошло на откровенность, — сказал Никишин в заключение, — то мы вам в комендатуре за сутки таких дел натворим, что вы к вечеру плакать будете!.. Ну, что мы здесь без флота делать будем? А может, подводники нужны Родине? Честное слово, отправьте лучше!
Неохотно пробивается в комнату свет сквозь тюлевые занавески.
«Сколько же сейчас времени?» — подумал Чигарев.
Часы лежали на столике рядом с кроватью, но для того, чтобы взять их, нужно было высунуть руку из-под одеяла, а в комнате чуть-чуть прохладно. «Наверное, одиннадцатый час… Вставать, что ли?.. Так и так делать нечего…»
Чигарев дома. Ранение оказалось пустяковым, заживало быстро и без осложнений. Все складывалось таким образом, что не видать бы ему отпуска, да в его судьбу решительно вмешалась газета. Очередной номер газеты. Многие, прочитав и сделав кое-какие выписки, положили ее на полку или прикололи к подшивке, а вот Володя не расставался с ней. Даже сейчас лежала она во внутреннем кармане кителя. В газете был опубликован Указ о награждении моряков, отличившихся в боях за Родину. Среди них был и Чигарев. Один награжденный изо всего батальона! Правда, не орденом, а медалью «За отвагу», но награжден»
С этого и началось. Последние дни пребывания медаленосца Чигарева в госпитале, получение награды… Вон она поблескивает на темном сукне кителя. Как горячая кровь ее муаровая ленточка.
Чигарев потянулся, и большая пушистая кошка, спавшая у него в ногах, тоже потянулась, зевнула и снова разлеглась, но теперь уже брюхом кверху. Она призывно мурлыкала, просила погладить ее.
В соседней комнате задребезжал телефонный звонок, послышалось характерное шлепанье ночных туфель матери, а затем и ее приглушенный голос:
— Да, да… Конечно, я… Спит… Устал после вчерашнего и отдыхает…
Устал после вчерашнего… Д-да… Немного неладно вче-ра вышло. Анна Дмитриевна, да и сам Чигарев-старший не могли не отметить такого события, как прибытие домой сына, и вчера собрались гости. Все они были сослуживцами отца или приятельницами матери еще по гимназии. Сначала Володе было немного не по себе под их внимательными, словно оценивающими, взглядами, странными казались и ярко-красные губы матери на морщинистом лице, и седые корешки волос, выглядывавшие из-под черной пирамиды локонов у одной из ее приятельниц, но потом он освоился, решил, что никого и ничего здесь не переделаешь, а поэтому все внимание сосредоточил на своей соседке, оказавшейся студенткой педагогического института и чем-то напоминавшей Ковалевскую. Такие же лучистые глаза, немного припухшие губы. Вот, пожалуй, и все, что он смог заметить.
Быстро завязался разговор, и он вспомнил о других гостях, лишь случайно перехватив многозначительный взгляд матери, направленный на него с Верочкой.
Настроение сразу немного испортилось, и, нагнувшись к своей соседке, Володя прошептал:
— У Марии Павловны на голове настоящий укрепрайон. Куда ни посмотришь — противотанковые рвы, надолбы, а шпильки — словно пушки жерла выставили!
Вера засмеялась, закрыв рот маленьким батистовым платочком с вышитым в углу умывающимся котенком.
— Володя! — скзала мать. — О чем ты рассказываешь? Смотри, Веруся до сих пор успокоиться не может!
— А мне кажется, наш моряк уже пошел в атаку! — загрохотал басом сослуживец отца и засмеялся, довольный своей шуткой.
Володя покраснел, а мать покровительственно и влюбленно взглянула на него.
— Он мне про фронт рассказывал! — выручила Верочка.
— Про фронт? Ого! Мы все послушаем! — И сослуживец отца сделал вид, будто двигается со стулом к рассказчику.
— И верно! — включилась в разговор Мария Павловна. — Мы собрались послушать нашего фронтовика, а он увлекся и на нас внимания не обращает! Расскажите, Володя!
— Расскажите!
— А ну, давай, Володя! Как ты им там всыпал! — опять захохотал сослуживец отца.
— Неудобно молчать, Володя, — сказала и мать. — Видишь, тебя все просят.
— Честное слово, не знаю, о чем рассказывать…
— Ага! Заговорила красная девица! Ха-ха-ха!
— А вы расскажите о вашем подвиге, — попросила Верочка.
Все смотрели на него, ждали рассказа о подвиге, и Володя начал.
В том бою все было обычно, буднично, привычно для него. Фашисты лезли тогда как очумелые, вбивая клин между разорванными флангами роты. Пулеметчики были убиты и он, Володя, сам лег за пулемет. Он стрелял так же, как до этого стреляли и пулеметчики. Может быть, даже и немного похуже, так как у него не было того практического опыта, каким обладали они, но враг был так близко, такими плотными цепями он шел вперед, что мазать было невозможно. Вот он и лежал у пулемета, стрелял до тех пор, пока свои не пробились к нему, не помогли уйти. Всё. Но если рассказать так, то (Володя знал это) его не поймут, померкнет слава, и он начал врать. Страшно было сказать первое слово, а потом пошло легче и он дал волю своей фантазии. В этот бой он собрал все, что видел сам за время пребывания на фронте и что в госпитале рассказывали раненые. Говорил он красочно, увлекательно. Он теперь сам верил себе.
А вот сегодня, вспомнив вчерашнее, он и поморщился:
«Нагородил вчера, а теперь расхлебывай…» Бесшумно приоткрылась дверь и вошла мать. Сейчас она одета просто и по-прежнему близкая, дорогая.
— Не спишь, Вовочка? — спросила она, присаживаясь на край его кровати.
— Не сплю…
— Чай пить встанешь или принести сюда?
— Встану, мама…
— Вовочка! Что с тобой? Заболел?
— Нет, а что?
— У тебя и глаза и тон какие-то нехорошие… Не простудился вчера, когда провожал Верочку?
Володя покраснел, а мать уже говорила снова, задавала вопросы и сама же отвечала на них.
— Понравилась тебе Верочка? Скажи прямо: понравилась? Ну, я и рада! Знаешь, Володя, я буду говорить с тобой не как мать, а как друг. Ведь мы с тобой друзья? Она. девушка очень хорошая. Культурная, вежливая, и я бы была спокойна, если бы знала, что вы с ней дружите. Конечно, она еще очень молода, у нее есть в голове этакий ветерок, но будем откровенны, у кого его не было? Я в молодости тоже была такой, но, как видишь, это не помешало мне стать и хорошей женой и матерью. Верочка — моя копия! Знаешь,
