— Так всегда кончается, — не удивился Джемс. — Автоматы только у них, да и стрелять не всякий сумеет. Поэтому оттуда и не убегают. Три года назад бежал Прист. Но ему повезло: он спрятался в кусках угля и спрыгнул в реку, когда переезжали мост. Теперь мост охраняют.
Он говорил по-английски чисто, но как-то иначе, чем Мартин. Должно быть, Мартин тоже это заметил, потому что спросил:
— Ты канадец?
— Не понимаю, — сказал Джемс.
— А что непонятно? Из Монреаля или Оттавы?
Братья опять переглянулись, на этот раз без всякой настороженности: они действительно не понимали Мартина.
— Вы говорите как-то странно, не по-нашему, — произнес Джемс, и снова нотка недоверия прозвучала в его словах. — Я думал, что вы просто дикие, как и мы.
— А мы действительно дикие, — подтвердил Зернов дружелюбно и доверительно.
Я понял его. Он разрушал стену между ними и нами, созданную неосторожным вопросом Мартина.
— Ну конечно, — доверчиво откликнулся Люк, — не «быки» и не «воскресшие». По одежде видно. Да и кто, кроме нас, по реке шатается.
Но Джемс был более осторожен. Он еще не верил, он проверял.
— Давно из города? — спросил он.
Теперь переглянулись мы. Вопрос был точен, и такой же требовался ответ. Любая ошибка могла порвать тонюсенькую ниточку взаимного доверия, которая одна могла привести нас в чужой и неведомый мир.
К счастью, закипела вода в котелке, и Джемс, не дожидаясь ответа, начал приготовлять незнакомое нам питье. Он не засыпал в котелок ни чая, ни кофе, а просто вылил туда половину принесенной им бутылки. Вкусно запахло подогретым виноградным вином.
— Грог, — сказал Люк. — Отец привозит вино из города. А на будущий год, если виноград уродится, начнем сами давить.
«Должно быть, фермеры», — подумал я, но догадки не высказал. И хотя жареный глухарь и кипящий грог еще теснее связали нас, необъяснимое все-таки оставалось необъяснимым. И для них, и для нас. Надо было открываться и открывать.
Начал Джемс: в его присутствии Люк, по-видимому, всегда был второй скрипкой.
— Почему вы не одинаково говорите по-английски? Один лучше, другой хуже. Может быть, вы французы?
За доску предстоявшей шахматной партии сел Зернов. В молчаливом единодушии мы предоставили ему это право.
— Мартин — американец, а мы трое — русские.
— Русские? — удивился Люк. — Нет такого сектора в городе.
Джемс поморщился.
— Замолчи, — привычно одернул он брата. — Есть русский арондисман во французском секторе.
— Вроде Гарлема?
— Меньше.
Люк удовлетворился ответом, а мы недоумевали. Город без имени. Русский арондисман. Гарлем. Оба не знают, что такое «канадец», не слыхали ни о Монреале, ни об Оттаве. Требовался географический гамбит, и Зернов рискнул:
— Мы не из вашего города. Никогда в нем не были. Мы даже не знаем, как он называется.
— Просто Город, — сказал Джемс. — А вы откуда?
— Мы не «быки» и не «воскресшие». Очевидно, имеются в виду полицейские и беглецы из Майн- Сити. Вероятно, мы вкладываем разный смысл и в понятие «дикие». Но у нас нет оружия, и мы нуждаемся в помощи. Нам просто нужно побольше узнать друг друга, чтобы сломать недоверие. Поэтому не удивляйтесь, если некоторые вопросы покажутся вам странными или даже смешными. Например, как называется эта планета?
— Земля.
— А ваша страна?
— Я не знаю, что такое «страна».
— Ну, вся эта часть земли, где живете вы, люди.
— Город.
— Разве у вас один город?
— Конечно.
— А Майн-Сити?
— Это не Город, а рудничный поселок и место ссылки.
— А государство?
— Город — это и есть государство.
— Одно государство на Земле?
— А разве может быть несколько?
Даже Зернов сбился и недоуменно взглянул на нас, но тут же нашелся:
— Вы говорите по-английски и по-французски. А вы слыхали о таких государствах, как Англия и Франция?
— Нет.
— А о частях света? О материках и океанах? Об островах и морях?
Джемс и Люк непонимающе взирали на нас. Даже слова, произносимые Зерновым, были им незнакомы.
Тут я не выдержал и вмешался:
— А вы в школе учились?
— Конечно, — хором ответили оба.
— Есть такой предмет — география…
— Нет такого предмета, — перебил Люк.
— Погоди, — остановил его брат. — Что-то такое было. Но очень давно. Во время Начала. — Он произнес это слово так же подчеркнуто и торжественно, как и «Город». — Мне было одиннадцать или двенадцать, точно не помню. Был тогда у нас учитель, француз Шемонье или Шемоннэ. Он что-то рассказывал нам о мире, где мы живем. Кажется, это называлось «география». Но потом ее запретили, а он исчез.
Оба отвечали охотно, даже с готовностью, но как-то по-школьному, вроде бы на уроке. Чему же научили их в этой школе, где запрещена география и горизонт учеников ограничен рекой и лесом?
— Кстати, как называется эта река?
— Никак. Просто Река.
Мы снова обменялись недоуменными взглядами: непонятная неприязнь к географии упраздняла здесь даже названия. Просто Город. Просто Река.
— А куда она впадает?
— Что значит «впадает»?
Я подумал, как Зернов сформулирует свой вопрос, если они не имеют представления о морях и озерах? Зернов спросил:
— Ну, где кончается?
— Нигде не кончается. Замкнутый круг, опоясывающий Землю.
Дремучее невежество это и убежденное его утверждение чуть не вывели меня из себя. Но я только спросил:
— Откуда вы это знаете?
— Из школы. Это — Знание. — В голосе Джемса снова прозвучала торжественность, начинавшая слово с прописной буквы. — Знание о природе, о Земле, о Солнце, почему сменяются день и ночь, как загораются и гаснут звезды.
