мастер снова запел. Андрей знал, что, как только песня оборвется, помощники должны вытащить мастера, надышавшегося газом, на воздух.
Он побывал в Сураханах, в сложенном из крепкого камня старинном храме Атешга, где горел газ. «Вечному» огню как богу поклонялись индусы, потомки гебров. Круглый год они ходили голые, с небольшой повязкой на бедрах, изнуряли себя постом.
Андрею предложили остановиться в одном из лучших домов крепости, но он отказался. Он хотел жить около шахты. Да и в крепости Андрей острее ощущал бы свое одиночество. А на Биби-Эйбате ему повезло: он встретил старого друга. Садовник Гулам некогда помог Андрею бежать из башни, в которую его заключил уцмий Амир Гамза. Жизнь обошлась с Гуламом сурово. В неурожайный год у него сгорел сад, дом отобрали за долги, и он покинул Каякент. Так Гулам стал поденщиком у откупщика нефтяных колодцев.
Но невзгоды не сломили Гулама.
Он остался общительным и веселым человеком, всегда имел про запас забавную притчу.
Отказавшись от удобств, Андрей без колебаний поселился в тесном, наполовину врытом в землю доме Гулама.
В шахте работали пригнувшись; стоило расправить плечи, и голова упиралась в своды. Андрей запрещал вносить туда огонь: не ровен час, вырвется горючий газ и взорвет штольню. После того как он выходил из темноты на свет, глаза слезились, и перед ним долго мелькали яркие круги. Как-то, будучи в шахте, он услышал подземный гул и, забыв об опасности, ждал, что с минуты на минуту хлынет нефтяной поток. Но время шло, он со своими подручными углублялся в морское дно, а нефти не было.
Порою его смущали пятна на воде, под которыми утихали волны. Они, как и пузырьки газа, внезапно исчезали, потом возникали там, где их не было прежде, и снова появлялись в ста саженях от шахты. Относило ли их течением и ветром, закрывались ли временами трещины в изгибах морского дна или, широко расплываясь в глубинах, нефтяная река текла повсюду? От этих мыслей он уставал сильнее, чем от рытья штольни.
— Мучаешь себя, гардаш, — посочувствовал, ему Гулам. — Поедем рыбу удить, отдохнешь…
— А к Шайтан-абаду поплывешь со мной? — спросил Андрей.
Он начинал думать, что именно там найдет разгадку нефтяных потоков. Ведь нигде на море не наблюдал он таких огромных нефтяных полей, как у этого острова.
— Поеду. Но об этом — никому. А то нам обоим несдобровать, — сказал Гулам.
Чтобы усыпить подозрения биби-эйбатцев, взяли курс в сторону, противоположную Шайтан-абаду. А выйдя в открытое море, свернули на юг. В розовой дымке таяла пирамида крепости, за кормой исчезали пустынные острова бакинской бухты. На карте они значились как Наргин, Вульф, Песчаный — эти имена по сходству каспийских островов с островами на Балтийском море дали им вначале века Соймонов, Урусов, Верден.
У Гулама были быстрые, проворные руки, и, хотя он редко выходил в море, паруса слушались его. Подогнув выше колен шальвары и упираясь широкими ступнями ног в днище киржима, он стоял у мачты, жилистый, худой, откинув назад голову, повязанную белой тряпкой. На темном от загара и нефти лице сверкали белки глаз, и казалось, что острый, с горбинкой нос, как руль, рассекает воздух. Закидывая в море сети, он выбирал их осторожно, словно бы поднимал из колодца бурдюк и боялся расплескать нафту.
— А ты к нефти привык?.. За садами не скучаешь? — спросил его Андрей.
— Человек ко всему привыкает, на то он и человек, — философски заметил Гулам.
— Земля дарит людям и плоды, и нефть…
— Сады с черными колодцами не равняй! Там, где прольется нефть, не только дерево — трава не вырастет, — возразил Гулам. — И на что, скажи мне, сдалась людям нефть! Для огня? Но и сухое дерево хорошо горит, и даже презренная рыба-змея, минога, высуши ее — горит долго и ярко.
— Я покажу тебе великую силу нефти, которую на пользу людям обратить можно.
— Ай, балам, не убеждай меня! Уговаривать и удивлять — дело звездочетов и мулл, а ты честный человек, — сказал Гулам.
Он был всего на три-четыре года старше Андрея, но любил покровительственно говорить ему «балам» — дитя.
— Ладно, молчу, — нахмурился Андрей.
Багровел закат, предвещая ветер, и они держались у берега. Когда шли мимо бугристой пепельно- синей горы с двумя вершинами, Гулам сказал:
— Эту гору зовут «Бакинские уши». Она и впрямь похожа на уши. Аллах вылепил ее такой, дабы напоминать людям: «И горы имеют уши». Мне говорили, что при Шах-Аббасе тут убивали тех, кто не умел держать язык за зубами и хулил властелинов.
Заночевали на берегу, привязав киржим к дереву, стоявшему у воды. В дороге они съели по две овсяные лепешки с пендиром, легли спать голодные, а утром зажарили на костре рыбу.
— После такого завтрака нам и шайтан не страшен, — пыжился Гулам.
Но Андрей видел, что Гулам тревожно посматривает на море — надвигался шторм.
— Отсюда до острова рукой подать, — сказал Андрей.
— Ай, балам, я и не собираюсь томиться на берегу! — откликнулся Гулам.
Свежий ветер подхватил киржим, понес его по вздыбленному морю.
— У каспийского норда нрав крутой. — Андрей поднял воротник мундира.
— Он нас хочет разбить о Шайтан-абад.
«Только бы норд не нагнал туч, только бы…» — твердил про себя Андрей. Он боялся потерять из виду берег. Андрей помнил, что Шайтан-абад стоит как раз напротив лилово-рыжих холмов и скалы, похожей на орлиный клюв. Эти приметы врезались в память.
К счастью, горизонт был чист.
— Добрались! — воскликнул Андрей. На берегу виднелись знакомые очертания холмов и скалы.
— А где же остров? Море кругом чистое… — удивился Гулам.
Ошибки быть не могло, они шли верным курсом. Береговые приметы не обманывали. Куда же делся Шайтан-абад?
— Отплывем подальше, — неуверенно сказал Андрей.
Они прошли еще три мили, но не встретили даже рифов. Острова и след простыл. Не было ни нефтяных полос, ни разводий на море, лишь кое-где поблескивала радужная тягучая пленка. Остров поднялся со дна и снова ушел под воду. Как град Китеж из сказки… Но почему изменила свое русло подводная река? Не она ли питает нефтяные колодцы Челекена, струится у берегов Жилого? «Правду ли сказал Музаффар, что нефтяной поток бежал по земле к морю, когда вулкан сотрясал округу?» — спрашивал себя Андрей.
— Еще искать будем? — Гулам с трудом управлял парусами.
— Повернем к берегу.
Они заметили длинную песчаную косу, дугой огибавшую лагуну, и повели киржим туда.
— А, проклятый шайтан, пропади он пропадом, ловко скрывает от смертных свои тайны! Упрятал остров… — довольный, что добрался до берега, ворчал Гулам.
Степь у моря была безлюдная, ветер крепчал, и Гулам, выжимая промокшую рубаху, приговаривал:
— Пошли, аллах, нам добрых путников или щедрых кочевников!
— Вряд ли кого встретим. Норд метет, ни зги не видно.
— У моря замерзнем; хотим не хотим — пошли искать укрытие. — Гулам надел все еще сырую, занесенную песком рубаху, затянул потуже лоскут на голове.
За оврагом наткнулись на глиняную мазанку. Она служила прибежищем для чабанов, гнавших отары с гор. Внутри мазанки мохнатыми горками стояли кизяки, посреди была вырыта ямка, выложенная камнем и плитками из обожженной глины. Над очагом не было трубы, здесь топили по-черному. Но разжечь кизяки Андрей и Гулам не могли: потеряли кресало.
— Тут ветер не дует, и мы согреемся без огня, — сказал Гулам.
В мазанке, лишенной окон, было темно; лишь узенькая полоска света падала из дверной щели. Оба чувствовали себя усталыми и, свернувшись на соломе, скоро задремали. Андрею снился Шайтан-абад: остров черной громадой вырастал из воды, и волны, пенясь и шумя, бежали от него. Скалистые гребни
