— Вы??
— Мы отправили Морева, — был ответ. — Но в чем дело?
— Капитан Морев? Лунарь-первый? Значит, теперь он и первый, побывавший на Луне дважды!
— Да, когда вернется, — ответил Громоздов.
— Он вооружен?
— Да. Он вышел на поиски… Но что случилось?
— В кабине находятся двое… — Дюран кратко изложил суть. — Видимо, у него комплекс вины, письмо звучит совершенно искренне…
После непродолжительного молчания из Байконура донеслось:
— Понял, положение сложное. Как вы понимаете, Морев может взять только одного…
— Боюсь, что только одного и придется возвращать… Ясно, что Схеевинк не полез в кабину добровольно…
На этот раз молчание было более длительным. Потом Байконур ответил:
— Вот что, Дюран. Немедленно фототелеграфьте нам портрет этого, другого. Дорога каждая минута. Сеанс связи с Моревым через полчаса, я опишу его устно.
— Но зачем? — недоуменно спросил Дюран. — Никого другого там ведь не может быть!
— У меня есть свои… соображения, Дюран. Шлите портрет немедленно!
За 6 часов до старта «Европы»
Чем дольше он глядел на лунный диск, тем заманчивее казалась внезапно осенившая его полуфантастическая идея. Там, на Луне, они его не достанут. Если он протянет месяца три на ресурсах Базы, русский «Лунник» вернет его на Землю — первого лунного Робинзона, героя Земли. А пока он соберет станцию и займется научными наблюдениями…
Закрыв глаза, он задумался.
Потом, присев к столу, быстро набросал несколько строк и аккуратно запечатал конверт. Почему-то стараясь шагать на цыпочках, переоделся в комбинезон, рассовал по карманам несколько привычных мелочей. Подумав, сунул в карман пистолет — и вдруг замер, ошеломленный возникшим в сознании вопросительным знаком.
Как проникнуть в кабину? Остаться незамеченным до самого старта? Цербер пропустит его не раньше шести утра, но тогда будет поздно. Ключ… Как дорого он дал бы за ключ! Но все равно, там ночной дежурный… Мысль о дежурном таила смутную угрозу, но не оставила следа. Схеевинк! Только он может провести его, он должен быть там, наверно, один. Или он еще дома?
И, не рассуждая больше, он набрал его номер. Что он делает? А, он объяснит, что оправился, хотел бы ему помочь…
Но в трубке звучали гудки, один за другим, — Схеевинка дома не было. Он на площадке, а у ворот — дежурный. Проклятый дежурный! Лишь теперь он понял, что из-за дежурного все висит на волоске, и вновь почувствовал в каждой клеточке тончайшее щупальце страха. Взяв себя в руки, он торопливо набрал номер аппаратного зала. Схеевинк ответил сразу:
— Это вы, Эрдманн? Как чувствуете, отошли немного, а?
— Да, спасибо за внимание, герр Схеевинк. Но… не спится.
— Отдыхайте, отдыхайте. В нашем деле нужен спокойный ум…
— Вы знаете, я вам завидую. Вашему спокойствию… — Он не знал, за что зацепиться.
— Надо просто любить свое дело, Эрдманн. Для меня ночь перед стартом всегда торжественна, словно сочельник. А стартовая башня — как нарядная елка…
— Но вокруг елки всегда веселый хоровод, а вы ведь один?
Трубка в его руке дрожала, он чуть отодвинул ее от уха.
— Один, Эрдманн. Я люблю побыть наедине с небом, оно сегодня особенно глубокое…
(Один? А дежурный?)
— Но я мог бы помочь вам. — В мозгу кружились бессвязные обрывки мыслей. — Ну, хотя бы… заменить у входа ночного дежурного…
— О, не беспокойтесь, не нужно, я его отослал, пусть выспится… Спите и вы. Покойной ночи, надеюсь, послезавтра вы будете в форме…
Ему везло. Как всегда, всю жизнь! Судьба убрала с его дороги единственное неодолимое препятствие, больше их не было.
Он осторожно запер наружную дверь и стремглав кинулся к машине — его гнало бешеное нетерпение. Скорее туда, нужно дождаться его выхода или перехватить по дороге…
Поняв, что машину нужно оставить здесь, он пробормотал проклятие. Спустя час ходьбы под звездами, тяжело дыша, он достиг ворот. Еще издали он увидел цепочку огней, окаймлявших верхушку стартовой башни, — значит, Схеевинк еще работает. По обе стороны ворот смутно белела бетонная ограда в два человеческих роста; откуда-то из-за нее доносилось гудение. Мощный светильник, свисавший над воротами, заливал ярким светом подъездную площадку и одиноко стоявшую на ней небольшую открытую машину.
Беспокойно озираясь, Эрдманн заглянул в глазок рядом с воротами — дежурное помещение пустовало.
Оставалось ждать.
Укрывшись за машиной, он уставился на ворота. Что он должен предпринять, когда тот выйдет?
И в его ушах зазвучал голос защитника на суде, в черной мантии и шапочке, стоящего за пюпитром:
«Господа судьи! Мой подзащитный в давнем прошлом совершил тяжкое преступление. Но разве не искупил он вину, обрекая себя на добровольное изгнание за пределы Земли?..»
(Уговорить его молчать!)
«…на длительное пребывание в качестве подопытного объекта в абсолютно враждебной среде, под воздействием совершенно неизвестных ранее природных агентов…»
(Попросить провести на площадку полюбоваться ракетой в ночи? На этом можно сыграть. А если он откажется?)
Размышляя, он ждал. Тьма на востоке бледнела, и это жгло, подхлестывало мысль все сильнее, все яростнее…
«Если вникнуть в его психологический статус, состояние человека, принявшего безумное и трагическое решение, — его можно понять. Он мог привести свой замысел в исполнение только с помощью другого человека, поневоле применив обман…»
Он посмотрел на часы — было без пяти четыре. Луна заходила за холм, серебря сзади темные силуэты пальм, а свет на востоке брезжил все ярче…
«…или принуждение»…
(А если придется отобрать у него ключ силой? И как гарантировать его молчание до старта?)
Внезапно светильник погас, заставив его вздрогнуть. В тот же момент гудение, доносившееся с площадки, резко оборвалось — выключилось напряжение электропитания. Спустя несколько минут створки ворот раздвинулись, пропустив Схеевинка. Что-то мурлыча под нос, он направился к машине, и тут перед ним возник Эрдманн. Казалось, Схеевинк ничуть не удивился.
