Он взял свою книгу. Ему ее разрешили взять с собой. Книга открылась сама.
Все не так. Ни рва, ни вагонов, ни кос. Белые халаты врачей, белая рубашка, белые простыни. Русые Анины волосы коротко острижены. И все так. Лежит и смотрит, как живая. Вагоны шли привычной линией. Мимо, мимо. Она осталась одна, в белом холодном зале.
Он подошел к окну. Дождь давно кончился, а стекло прохладное и влажное. Фонари не горят, и только редкие желтые огоньки освещают путь случайным прохожим.
Три. Пора спать. Утром позвонит Хант. Еще несколько дней, чтобы осмотреться. Потом станет легче, начнется работа.
— Работа, — повторил он громко, И ничего не почувствовал.
Он старался вспомнить. Ясно, как на экране, Гордин увидел чертеж — последний, оконченный за день до посадки. Увидел (время текло назад) черный песок полигона, зеленую панель пульта, ровные ряды заводских автоматов. Он смотрел как зритель: интересно, и не более того. Ради этого он жил? Этим, жил после Ани…
Заглянул в стол. Одеколон, платки, зажигалка, пачка сигарет… Он долго глядел на коробку. Кури на здоровье: ни вкуса, ни запаха, безвредно. Рефлекс? А что хуже? Бессонница тоже рефлекс. Он закурил. Сигарета, бывают же чудеса, имела вкус и запах.
Психологи чертовы, думал он, засыпая. Снотворное он бы не принял, а тут рефлекс. Все учли. Кроме одного. Ответная реакция. Вот разозлюсь и не усну. Но даже злиться не было сил.
Он занялся гимнастикой, принял душ, позавтракал. Сразу — не раньше и не позже — запел телефон. Гордин включил звуковую связь.
— Лида, секретарь Ханта. — Слова бежали стремительно, как телеграфная лента. — Лифт до нулевого этажа. Поезд. Остановка — здание Совета. Через пятнадцать минут вас примет Хант.
— Понял, — улыбнулся Гордин.
— Благодарю. — И звонкая трель отбоя.
Лифт, черно-белые тени за окном. Вкрадчивый голос автомата: «Высший Совет — следующая». Снова от самых дверей вагона — движущаяся дорожка, потом лифт. В конце короткого и прямого коридора — белая дверь.
— Вы — Гордин? Садитесь, отдыхайте. У вас пять минут.
Быстрый взгляд (глаза совершенно зеленые), руки не отрываются от клавиш.
— Ваше время. Идите.
— А он свободен?
Она пожала плечами.
Хант был совсем другой. Большая голова тяжело опирается на сцепленные руки, волосы растрепаны, глаза сонные. Не отрываясь от экрана, кивнул.
Человек на экране скользнул по Гордону равнодушным взглядом и продолжал. Говорил он, видимо, давно, и его это нисколько не утомляло, Фразы были гладкие, круглые, как камешки, обкатанные морем. Речь и шла о море, о породах рыб, которые следует разводить в первую очередь.
— …Мы ценим науку (подробно: за что ценим и как). Мы сознаем свою ответственность (коротко об ответственности). Но когда мнения теоретиков расходятся (перечисление имен), мы в тупике и вынуждены обратиться (эффектная пауза) к авторитету Высшего Совета!
— Не понимаю, — возразил Хант. — Названные вами ученые — консультанты Совета. И если мы начнем обсуждать, они же и здесь будут спорить.
— Но вы в качестве главы Высшего Совета…
— Я ничего не понимаю в рыбах.
На экране круглые глаза, человек благодушно рассмеялся.
— Это не так важно. Главное — ваш авторитет.
— Но куда, черт побери, — Хант рассвирепел, — куда, на какую чашу весов я брошу этот авторитет! Можете вы мне это сказать?
— Конечно. За тридцать лет работы кое-какой, пусть скромный, опыт мы накопили. Скажем, красная рыба. При несколько больших первоначальных затратах…
— Ну и действуйте на основании этого опыта.
Человек помолчал, подумал. Потом решительно:
— Так нельзя. Нужно мнение Совета.
— Хорошо, — сказал Хант устало, — я ознакомлюсь. Через неделю вас устроит?
— Вполне.
Экран погас и зажегся снова.
— Метеоритный центр, — знакомая Гордину стремительная скороговорка секретаря.
— Отправьте их к Лугову, — ледяным голосом ответил Хант. — Ловить за них метеориты я не буду.
— В девять ноль-ноль прибывает «Меркурий».
— Очень хорошо. Еще что-нибудь?
— У меня все.
— Час уже потеряли и еще неделю потеряем, — сказал Хант печально. — Толковый человек, специалист, но боится ответственности. Как вы думаете, откуда это?
— От первобытных времен, — улыбнулся Гордин.
— Не скажите. Если, к примеру, на тебя несется мамонт, не очень-то успеешь сбегать к вождю племени за указаниями. Вы же обходились.
— Что делать! Оттуда и вовсе не сбегаешь.
— А при возможности?
— Конечно. За советом.
— За советом, — повторил Хант задумчиво. — Потому мы и называемся: Совет. Совет и указание, думаю, разный вещи. Впрочем, ладно. Как вы себя чувствуете?
Гордин помолчал.
— Средне.
— Будет хуже, — сказал Хант прямо. — Почти пятнадцать лет. А темп жизни высок, догонять трудно — вы скоро почувствуете. Мы, врачи, называем это психоаритмией — термин, который, к сожалению, уже можно встретить в энциклопедии.
— Профзаболевание космонавтов?
— Не только. С вами, думаю, обойдется сравнительно легко.
— Почему?
— Способность к отсеву лишней информации. Теперь о полете. Анализ материалов не закончен, пока несколько предварительных вопросов…
Он слушал внимательно, не перебивал. Но по быстрым кивкам, по замечанию, брошенному мельком, Гордин понял: все это Ханту известно. И тем ни менее он спрашивает.
Гордин улыбнулся. Председатель Высшего Совета — гений. А человеческое ему не чуждо. Отчет,
