— Ясно, вы сидели бы в кресле и командовали, а ремонтные автоматы… Вот это, кстати, штука довольно любопытная.
— Почему же? — улыбнулся Гордин. — Тут возможен любой вариант. Например, автомат сидит в кресле и командует, а чиню лифт я. Или я работаю, автомат же, допустим, спит.
— Плохо представляю, — сказал Верейский задумчиво. — Но если вы говорите… Нет, нет, я вам верю. И действительно нужно пощупать? Или это следует понимать фигурально?
— Хотя бы посмотреть.
— Блестяще! Случайности наконец-то сгруппировались так, что обнаружился вектор смысла. Теперь мы дополняем друг друга: вы, я и моя приемная. — Он широко распахнул двери: — Видели вы что-нибудь подобное в нашей галактике?
— Не видел, — сказал Гордин. — Правда, я многого не видел.
Часа два назад он проходил здесь. Приемная как приемная.
Он осмотрелся. На Земле не умеют ценить место. Этот высокий, как в театре, потолок. Сотни метров площади, которые ничем не заняты.
— Скажите, Эрик, в чем больше всего нуждался господь бог при сотворении мира?
— Право, не задумывался.
— В пустом пространстве, Эрик. Если бы Вселенная была загромождена столами, стульями и прочей нечистью… А теперь стоит захотеть — и здесь будет зал заседаний с микрофоном, сифоном и скатертью. Но нам это не нужно. Поэтому — следите за мной! — я подхожу к окну и делаю так…
Он провел пальцем по карнизу. Из стены выдвинулось что-то вроде небольшого ящика со множеством цветных кнопок.
— Наблюдайте. Раз!
Стало темно.
— Это предусмотрено программой, — пояснил Верейский. — Все действительно важное и таинственное совершается в темноте.
— Охотно верю, — сказал Гордин. — Но я некоторым образом лишен возможности наблюдать.
— Временно. Поищите, там около вас должны быть кресла.
— Нашел.
— Садитесь. Вы хотели химический завод? Пожалуйста. (На стене появилось светлое пятно- аквариум.) Ах, черт!.. (Аквариум исчез.)
— Вам помочь?
— Нет. Просто отвык. В этом деле нужна беглость пальцев. Да будет свет!
Приемная исчезла. Гордин сидел в зале, перед слабо освещенным экраном. Верейский устроился рядом. Сказал:
— Приготовления окончены. Программа самая широкая. Специально для вас.
Экран вспыхнул. Внешний вид завода. Сверху на завод опустился световой нож — словно разрезал его пополам.
Возникла цветная схема. Отошла влево. Появился низкий зал, плотно уставленный темными однообразными коробками. «Вскрыть бы коробку, — подумал Гордин. — Но где там…» Как раз в этот момент луч небрежно смахнул крышку, а потом медленно, аккуратно разобрал и собрал аппарат.
— Не упускайте из виду схему, — напомнил Верейский.
Гордин кивнул. Он уже приспособился. Цветные иглы на главной схеме вычерчивали ход процесса. Это давало возможность воспринимать сразу и устройство аппарата, и его место в общем комплексе производства.
— Потрясающе, — сказал Гордин. — Техника показа изумительна.
— Просто вы нас недооценивали, — хмыкнул Верейский. — И сейчас, смею вас уверить, тоже.
— Почему же… — Гордин не договорил.
На экране был тот же зал. Но теперь не фотография и не схема, а именно зал. Было тихо, и, однако, чувствовалось, что аппараты работают. Кроме одного. К нему подошел человек. Взглянул на прибор. Аппарат сдвинулся с места, подполз к низкому стеллажу. Человек потянул рычаг, крышка повернулась и…
Гордин поднес руки к глазам, огляделся. Он здесь, руки — его, рядом сидит Верейский. И одновременно, вне всяких сомнений, он был там, в зале. Разобрал аппарат, сменил деталь, вновь собрал. Он ощущал мельчайшие зазубрины металла, мягкую округлость пластмассовых скобок, едва уловимый запах масла.
Он и раньше, запомнив последовательность, смог бы разобрать аппарат. Но теперь он справился бы и не глядя: действовала другая, моторная память.
Человек кончил работу, тщательно вытер руки и обернулся. Какая знакомая улыбка! Гордин улыбнулся в ответ — с экрана на него смотрел Гордин.
— Вы этого ждали? — Верейский, кажется, был немного разочарован.
— Не именно, но чего-нибудь в этом роде. С Гординым, конечно, фокус?
— Невинная шутка. Все же остальное серьезно. Эффект присутствия с обратной связью. Машину, понятно, разбирали не вы. Но человек ее действительно разбирал (другой вопрос, что обычно это делают автоматы), а информация передавалась вам.
— А вам?
— Только зрительная. Зачем мне садиться в чужое кресло!.. Не устали?
— Что вы! Я с удовольствием посмотрел бы всю программу. Но ваше время…
Верейский усмехнулся:
— Времени уходит немного — минут десять на объект. Но устаете вы по-настоящему, ведь каждый сигнал оттуда воспринимается мышечной системой. Вы и так побили рекорды. При такой программе объект полагается давать за четыре дня. И если вы еще сможете встать…
Гордин встал. Поташнивало, кружилась голова — обычное после перегрузки состояние. Полагалось бы ему пройти. Но оно не проходило. Он попробовал расслабить мышцы и с трудом удержался, ноги стали ватными. Еще этот отвратительный гул в ушах. Он плохо слышал, что говорит Верейский.
— …Картинки, да… Вашего… Право выбирать…
А на экране мелькали бетонные капониры, ветер гнал серый, тяжелый, наземный песок. Бежали куда-то одетые в шлемы люди. Глухо рокотали взрывы, кидая в черное небо мячики скал.
— Ваш полигон, — сказал Верейский.
Гордин кивнул. За эти несколько минут что-то изменилось. Ни усталости, ни шума в ушах. Он сидит в кресле, слушает Верейского. Верейский говорит так, будто они давно уже беседуют на эту тему и Гордину все известно. И самое удивительное в том, что он понимает.
На экране ракетный центр. «Ваш центр», — повторяет Верейский. Гордину известно, что центр создан недавно, основной полигон на Марсе вступит в строй только к концу сентября, что работать можно без спешки: от них ждут не конкретных конструкций, а новых идей, которые удастся осуществить, может быть, через десять лет.
— Мы предлагаем хорошего дублера, — говорит Верейский. — Но на вашем месте я бы от него отказался. Пожара нет. К тому же с вашим здоровьем…
— С моим здоровьем?
— Вы перенесли огромную нагрузку, которую не всякий выдержит. В моем возрасте можно говорить комплименты девушкам не старше восемнадцати лет. Значит, так. Я бы решительно отказался. Дублер — это оскорбительно. Ошибайтесь, порите чушь — только дураки боятся ошибок, — но ошибайтесь без дублеров, самостоятельно.
— Убедили.
Он сидел на скамейке в саду и бездумно смотрел, как сгущаются тени. Первый свободный вечер с тех пор, как он руководит Центром.
Неожиданно стало светло — в здании Академии зажгли огни. Он достал пригласительный билет, перечитал. Школа Академии художеств. Защита диплома. Фамилии. В списке Рита была третьей.
Все это время он ее видел только по телефону: «Привет, Эрик, я тороплюсь», «Ничего, занята». И
