сезон дождей, – это просто рок. И ничего с этим не поделаешь. Надо терпеть… Я не знаю, до каких пор я бы так ехала. Ехала и падала, ехала и падала… Но через десять километров Алексей ссадил меня с мотоцикла, железными аргументами подкрепив свое решение: - Мы не можем так сильно отставать от них. Ну, одиночку мы еще из грязи выдерем, а что будет, если застряну я? Нам останется только лечь и помереть у мотоцикла. Ты же видишь, они возвращаться не будут…
Это была катастрофа… Я закусила губу и долго смотрела на дорогу. Вот позор-то… Мне хотелось провалиться сквозь грязь и скалы, и чтобы никто никогда не видел моего позора. Я отвернулась… Мне даже возразить ему было нечего. Я уже поняла, что они, в самом деле, не будут мне помогать. А зачем?.. Пока мы ехали до остальных, я как-то пыталась примириться с мыслью, что мне уготована судьба «нажопника». Ну, да, говорят, в таких случаях очень помогает думать о судьбе команды и так далее. Ни черта это не помогает! Хотя, может, это и правильно… Или все же неправильно? А? На остановке перед какой-то небольшой речушкой, пока все стояли и отдыхали, Алексей пошел переговорить с Будаевым. Произошла рокировка: Будаев сел за руль Гиперболоида, Алексей – на Щенка, а Юрка повел отцовский «Урал». А я…. Я тихо, как мышка, села на заднее сиденье Гиперболоида и сразу же прокляла все на свете, потому что все словно договорилось свести меня с ума: на запаску мотоцикла были привязаны жесткие, скрученные трубочкой коврики, которые при каждом движении мотоцикла сильно били меня в плечо, в одно и то же место, и через пятнадцать минут боль стала невыносимой. Во-вторых, я сразу же поняла, почему они едут так резво – они не умеют по-другому. Оказывается, Алексей всегда ездил неспешно и степенно, это вполне соответствует его неторопливому нраву. Все эти годы он и меня приучал не торопиться, думать, куда и как едешь. Я рвалась вперед, чтобы быстрее приехать из пункта А в пункт Б, а он мне все время доказывал, что главное в путешествии – само путешествие, и надо не нестись сломя голову, нужно наслаждаться каждым моментом. Будаев же и на «Урале» ехал, как «Иже» – откручивал ручку газа, резво набирал скорость, резко тормозил, так что я валилась на него, и опять откручивал газ… Ехать с Будаевым оказалось намного страшнее, чем ехать самой, Гиперболоид скакал на валунах, потом вдруг проваливался куда-то вниз, так, что у меня вдруг сжималось что-то под ложечкой, потом вдруг его закладывало в поворот, и коляска повисала в воздухе, опрокидываясь на меня, и как бы норовя накрыть сверху… Я машинально упиралась ногой в осыпающуюся каменистую землю, и в один прекрасный момент, нога, моя многострадальная нога, попала между камнем и подножкой мотоцикла. Хряп… Я стиснула зубы и молча, про себя, ругалась последними словами. Кажется, нога цела. Опять цела! А ведь надо было признаться, что он хорошо водит мотоцикл. Он даже красив – горбоносый, загорелый профиль, абсолютно прямая спина – он похож на бронзоволикого индейца. Вот только за что же он так не уважает нас? Алексей ехал следом, он снова был замыкающим, я оглядывалась назад, и видела, что он не отставал, Щенок буровил по обочине, неторопливо греб в грязи, выскакивал на пригорки и послушно скакал на камнях… Все силы уходили на то, чтоб удержаться в седле, наконец, на более менее ровном месте я решилась осмотреться. Мы поднимались все выше и выше, и прямо на глазах местность преображалась – исчезли сосны и кедры, лес поменялся – деревья стали ниже, а травы – больше. Мы проехали через какие-то символические, покосившиеся черные ворота и перед нами раскинулась небольшая равнина. Вдалеке стоял домик, и даже паслись кони. Ряд зеленоватых, поросших леском сопок уходил вдаль, на их плечах лежали клочья тумана. Было холодно и неприютно, небо затянуло облаками. Снова стало накрапывать… Мы постояли, покурили, и тронулись дальше. Через полчаса мы подъехали к какой-то небольшой речке, на штурм которой ушло минут сорок. Алексей на Щенке первым кинулся вброд и четко нашел тот единственный верный путь, который привел на другой берег. Следом за ним поехали другие. Мне оставалось, как клуше, стоять не бережку и смотреть, как ребята с разбегу бросались в воду. Переправа прошла без осложнений, буксовали только на том берегу – дорога там размешана, а на обочине – торф. - Не при! Не газуй! Побереги бензин! – орал Будаев, но его мало кто слушал.
Я заметила, что они с трудом принимали помощь друг от друга, каждому хотелось выехать самому. Я бегала по берегу и фотографировала, фотографировала. - Я что-то не понимаю, почему вы так много фотографируете, – вдруг пристал ко мне Вася, – У вас, что, пленки много?
- Много.
- А-а…
Потом мы снова выехали на равнину, проехали через несколько полуразрушенных деревянных мостов, а к обеду вышли к Ковылям, о которых вчера говорил водитель «Урала». Наверное, эту речку еще вчера можно было переплюнуть или перепрыгнуть. Сейчас же пенный поток стремительно уносился вниз, и там, где вчера можно было без проблем проехать, сегодня было воды по бедра, а значит, наши коняги просто нахлебались бы и утонули. Выше по течению река разветвлялась на три рукава – крайние были помельче, а средний – между двух островов, поглубже, да посуровее – весь в сердитых бурунах. На берегах стояли и молча смотрели на нас высокие ели. И снова я наблюдала странную картину. Все застыли у брода, в оторопи глядя на реку. - Чё, пообедаем, че ли? – тонким голосом спросил Будаев.
Все нехотя зашевелились… - Доставай свою чудо-плитку, – сказал Будаев Олегу, и тот покорно достал газовую плитку на две конфорки.
Кто-то зачерпнул воды в котелок. Через десять минут возни с плиткой, стало понятно, что она тоже неисправна. Будаев сплюнул и вытащил из своей
