- Ну, слава Богу! – слышу я тонкий голос Будаева. Мецкевич забирает у меня топорик, стаскивает с Алексея тяжелый вещмешок.
- А мы уже вас потеряли… – продолжает громко говорить Будаев, – время-то – час ночи! Ну, пошли вас встречать…
- Далеко еще? – Алексей хрипит от усталости.
- Да нет, километра два – два с половиной.
Я закрываю глаза. Это далеко… Наши «спасители» быстро уходят в темноту – у них мощный фонарик, Юрка налегке идет быстро. Мы остаемся одни в кромешной темноте и даже без топорика. Если бы не злосчастные сапоги, мы бы, наверное, так не устали, но они кандалами висят на ногах, не пускают. Мы бредем в темноту, бредем и наконец, мне начинает казаться, что это уже никогда не закончится… Ноги горят в огне, в спину голодным зверюгой вгрызается боль… Фонарик садится… Куда идти? Под ногами хлюпает вода, я проваливаюсь куда-то между кочками, потом обдираю колени на камнях… Последний километр мы тащим друг друга – я то и дело начинаю всхлипывать, а Алексей уговаривает меня держаться. - Ну что ты, мышонок? Давай, держись, – но по голосу слышно, что сам он держится из последних сил, наконец, мы переходим ручей и поднимаемся на последний пригорок.
На площадке полыхает костер, все сидят возле него и чему-то радостно смеются. Наверное, они рады тому, что есть еда. На нас никто не обращает внимания. Алексей помогает мне залезть в палатку, – на пороге лужа, я наклоняюсь, на коленях забираюсь внутрь, переворачиваюсь и сажусь. Я еле сдерживаю крик – спина полыхает огнем боли. Я долго полулежу на боку, не в силах пошевелиться. Я жду, когда боль погаснет. Очень хочется пить, Алексей у костра выкладывает продукты, вещмешок с тем, что мы купили для себя, закидывает в палатку и садиться на пороге. Мы пьем оставшуюся в баллоне воду, пьем и не можем напиться – она слишком сладкая. Алексей стаскивает с себя кроссовки, я свечу фонариком: подошва его ног – одна огромная, вздувшаяся мозоль… Сняв кроссовки, он не может даже на голую ногу надеть их назад. Как же ты шел, Лёшка? Но он не унывает, отдышавшись, хромает к костру, кое-как засунув ноги в расшнурованные кроссовки и ступая на внешней стороне стопы. Справившись с болью, выползаю и я – нужно поесть… Нам выделяют кипятку, нам улыбаются. Женька Королев улыбается шире всех. - Ну, что, Алина? Как там, в Куморе? Не страшно?
- Нормально… Сходишь сам, узнаешь…
Он вдруг серьезнеет, кивает головой. - Если задержимся тут, в следующий раз пойду я.
Я ем лапшу с настоящим белым хлебом, но от усталости не чувствую вкуса. Потом мы забираемся в холодную темноту палатки и натягиваем на себя спальники… Клуб (2001 год, межсезонье) Мы провели всю зиму в гараже – ремонтировали одиночки и поднимали на ноги «Урал» с коляской, который Алексей перегнал к нам из Северного. «Урал» был в плачевном состоянии – брат Толик гонял на нем, как на кроссовом мотоцикле, амортизаторы вытекли, сальники на двигателе потекли и покрыли мотоцикл толстым слоем смолянистой грязи, масло Толик вовремя не доливал и оказалось, что от перегрева задрало поршни. Мы трудились, как пчелки, и не унывали от большого объема работы: нам нравилось сидеть в гараже, крутить гайки, пить черный чай из электросамовара и ходить в валенках, потому что у пола было очень холодно. Двадцать восьмого февраля мы получили свидетельство о регистрации клуба «Кочевники». На общем собрании, на котором присутствовали едва ли человек семь, было решено, что президентом клуба будет Радик, а мы входим в состав совета. Кроме нас, в совет вошел Вадим Мецкевич – молчаливый, сероглазый крепыш. Он как-то напросился съездить вместе с нами на открытие сезона в Иркутск, и эта поездка так впечатлила его, что он решил купить себе «Урал» с коляской. Осенью Алексей помог ему выбрать мотоцикл. Главным на лице Мецкевича были глаза – такие умные, живые глаза бывают у охотничьих лаек. У него было широкое лицо, тонкие губы и мелкие, лисьи зубы, впереди на самом видном месте одного зуба не хватало, но это почему-то совсем его не портило. Он был любимцем женщин, причем девушек выбирал по себе – они все, как одна, были тихими, неразговорчивыми и смотрели на него влюбленными глазами. А еще он был скуп до скаредности, но с этой его чертой нам еще предстояло познакомиться. Мы с грехом пополам насобрали деньги, наняли юриста, утвердили устав. Никак не могли придумать название, а потом кого-то осенило: конечно же, «Кочевники»! Мы заказали эмблему клуба знакомому художнику, и он нарисовал озеро Байкал, горы, сосны и одинокого мотоциклиста, стартующего через Байкал. Самым забавным было то, что художник, никогда не видевший меня на мотоцикле, нарисовал мотоциклиста, в котором можно было безошибочно узнать именно меня! Все посмеялись, но эмблему оставили. Белецкий, который уже два года грозился зарегистрировать свой клуб, идею забросил, теперь у него возникла другая цель – он решил во что бы то ни стало покорить Петербург. Дело в том, что после того, как мы с Алексеем летом уехали до Новосибирска, ему ничего не оставалось, как утереть нам нос, и он поехал до Петербурга и дальше, до финской границы. Подозреваю, что каждому встречному он рассказывал о том, что у него в Ангарске, как минимум, своя тюнинговая мастерская, он хотел произвести впечатление на потенциальных друзей и заявить о себе, как о бизнесмене. По-видимому, он переговорил с хозяином «НовосибМото» в Новосибирске, убедил его в том, что является «крутым байкером» и отправился дальше на Запад. В Питере его приняли приветливо, и обратно он поехал уже осенью. Он упал где-то под Пермью: «Я шел сто тридцать, а на дороге была метель!», разбил свою четырехсотку и вернулся на поезде, оставив мотоцикл на попечении знакомых байкеров. Впрочем, он все же договорился о том, что, когда хозяин «НовосибМото» откроет филиал в Петербурге, то возглавит его, конечно же, Белецкий. Я отнеслась к этой затее с сомнением, в столице сопротивление материала, как известно, больше, если ты не смог добиться успеха в Ангарске или в
