'… Не то торговец, не то чиновник, 'из мелких', старого режима, может быть, мастер. Ничего воинственного, героического, 'повстанческого' в облике. Приземистый, скорее широкоплечий, лицо тупое, с низким лбом и острыми, 'себе на уме' глазами, которые упорно избегают пытливого взгляда собеседника, шаря по присутствующим бегло – пытливым взглядом. Так глядят люди, которые знают за собой что-то нечистое и вечно опасаются, не раскусил ли их собеседник… Со стороны Григорьева посыпались хвастливые фразы о непобедимой силе его повстанческих отрядов. Выспренные речи и деланный пафос, выражающий 'верноподданные чувства' недавнего петлюровца к советской власти и тут же преувеличено вульгарное выражение ненависти к буржуазии, намерение 'утопить всю эту сволочь в собственной крови'. Слова сильные, а веры в искренность говорящего нет'.
Командующий фронтом Антонов-Овсеенко уточнял, что Григорьеву 'мы естественно не доверяли', и уже в марте 1919 года стремились 'под каким-нибудь предлогом' сместить Григорьева. Однако бригада была в постоянных боях, и нельзя было в это время лишить ее командования.
В конце февраля 1919 года украинские 'левые' социалисты, преимущественно левые эсеры-'активисты', сумели войти в число доверенных лиц атамана. В его частях они создали 'Информационное бюро', нечто вроде своего политуправления, которое стремилось воспрепятствовать работе комиссаров в бригаде.
В феврале 1919 года начальником штаба у Григорьева стал Юрко Тютюнкик, личность противоречивая и 'громкая'. Организатор 'вольного казачества', организатор восстания против гетмана Скоропадского, он был одним из тех людей, которые подтолкнули Григорьева к измене С. Петлюре. Но уже в марте 1919 года Тютюнник, осознав, что 'новая власть' Советов не сулит ему первых ролей на Украине, стал вести в бригаде 'антибольшевистскую агитацию'. Тютюнник был, очевидно, автором знаменитого Универсала, который всколыхнул в мае 1919 года всю Украину. Сам Григорьев уже с марта 1919-го возмущался 'засилием комиссаров', которых в его бригаду прислали, по словам атамана, 'тридцать штук'.
После недели упорных боев, григорьевцы 10 марта 1919 года овладевают Херсоном, который обороняло 5 тысяч греков, французов, белогвардейцев. Завладев городом, григорьевцы расстреливают несколько сотен оборонявших город греков, которые капитулировали 'на милость победителя'. Это были части греческой пехоты, которая передвигалась на мулах. Именно эту 'мобильную', но небоеспособную пехоту легкомысленные французы думали использовать для наступления вглубь Украины. Кровавая расправа над пленными греками была для Григорьева 'компенсацией' за разгром греческой 'ослиной кавалерией' одного из его конных отрядов.
Интересно, что свои потери во время шестидневного штурма Херсона Григорьев определил в количестве 19 убитых (!), в то время как потери врага убитыми и пленными составили 600 человек. Григорьев явно приуменьшил свои потери раз в 30-40! Глава Советской Украины Х.Раковский был несказанно обрадован взятием губернского Херсона и прислал Григорьеву поздравительную телеграмму. Еще бы! 'Антанту' разбили отряды Григорьева, за которые можно было не отвечать 'перед Европой'!
Вскоре под напором григорьевцев французское командование убрало свои войска из Николаева. Григорьеву достались огромные трофеи: 20 орудий, бронепоезд, много пулеметов. В боях под Одессой, у Березовки, к этим трофеям прибавилось 8 орудий, 100 пулеметов, 7 паровозов и 5 танков (!). Это были первые танки, захваченные 'красными'.
Заняв два крупных города Юга, Григорьев отправил телеграмму военному губернатору Причерноморья и градоначальнику Одессы (с согласия французов) генералу Гришину-Алмазову, требуя безоговорочно сдать Одессу, угрожая в противном случае снять с генерала кожу и натянуть ее на барабан.
'Обкладываю Одессу и скоро возьму ее. Приглашаю всех товарищей партизан приезжать на торжество в Одессу!' – хвастливо заявлял атаман.
Тогда атаману удивительно везло. Ведь против его 10-12-тысячной бригады в районе Одессы находились 18 тысяч французских, 12 тысяч греческих, 4 тысячи белогвардейских и 1,5 тысячи польских солдат и офицеров. Силы оборонявшихся в три раза превосходили силы григорьевцев. Но случилось то, чего никто еще месяц назад не мог предвидеть…
В начале апреля 1918 года во Франции пало министерство Клемансо, и первыми шагами его преемников – 'левых радикалов' было возвращение во Францию своего десанта из Украины и прекращение интервенции. Франко -греческие войска получили приказ: в течение трех дней очистить Одессу. Но они поспешили и очистили ее за два дня, передав власть местному Совету. Это было внезапное, неожиданное бегство. Ведь еще несколько дней назад союзнические войска, удерживая фронт, бились с григорьевцами на подступах к Одессе за станции Березовка и Раздельная.
Небольшие отряды, которыми командовал генерал Гришин-Алмазов, пытались организовать оборону, но, поняв бесперспективность сопротивления, попросились на французские корабли, чтобы морским путем покинуть Одессу. Войска Григорьева, не встретив отпора, победоносно вошли в Одессу. О 'грандиозной' своей 'победе над Антантой' атаман телеграфировал всему миру.
Очевидцы вспоминают, что незадолго до этого Григорьев 'в продолжение суток слушал полковой оркестр… пил вино из ведра и большей частью был пьян'. Так проводил время перед 'судьбоносным' штурмом Одессы 'красный генерал'.
Его бригаду, состоявшую из 6 полков, конного и артиллерийского дивизионов, развертывают в 6-ю дивизию 3-й украинской советской армии.
8 апреля Григорьев въехал в Одессу на белом коне. Части его были одеты в трофейное английское обмундирование, хорошо вооружены.
'Вся Пушкинская улица была заполнена народом. Григорьев ехал, стоя в автомобиле. Автомобиль еле двигался сквозь толпу, которая выкрикивала 'Ура!' Каждому хотелось протиснуться к автомобилю. Кто-то ухватил атаманскую руку и поцеловал ее. После этого Григорьев уже сам протягивал руку для поцелуя. Толкотня, выкрики, крики. Атаман довольно усмехался, он никак не ожидал такой встречи' – вспоминал очевидец 'триумфа' Григорьева. Другой очевидец писал, что григорьевцы, 'одетые не по сезону (уже было по-весеннему тепло), в папахах и свитках, на низкорослых конях, удивляли своей незначительной численностью и несоответствием тому внешнему блеску, которым ослепляла франко-греческая кампания'.
Красный командарм Скачко докладывал в центр: 'Одессу взяли исключительно войска Григорьева (кстати, после 1919 года об этом всегда умалчивали – Авт.). В двухнедельных беспрерывных боях бойцы показали выносливость и выдающуюся революционную стойкость, а их командиры – храбреет и военный талант… Прошу товарища Григорьева, который лично показал пример мужества в боях на передовых линиях, под ним было убито два коня и одежда прострелена в нескольких местах, и который добился победы над сильным врагом с незначительными потерями, наградить орденом Красного Знамени…'
Зазнавшийся Григорьев 'трубил' на весь свет: ' Я победил французов, победителей Германии, и один мой снаряд выбил председательское место из-под Клемансо!' Григорьев после взятия Одессы заболел 'звездной болезнью'. Он говорил о себе как о мировом стратеге, полководце, любил почести и лесть, появлялся 'перед народом' в составе большой свиты. После 'одесской победы' атамана редко можно было увидеть трезвым, причем, не желая пить один, Григорьев постоянно склонял к пьянству весь свой штаб. Кстати, григорьевцы обожали своего атамана не только за 'волю и свободу', царившие в частях, а главное, за то, что атаман раздавал большую часть захваченных трофеев бойцам, и с его молчаливого согласия григорьевцы реквизировали, или попросту грабили, не только трофейное, но и личное имущество мирных граждан. Атаман раздавал также часть трофеев крестьянам северных районов Херсонщины, часто выступал в роли третейского судьи в крестьянских спорах. Тогда он стремился казаться справедливым и великодушным…
Не все было так безмятежно в отношениях большевиков с Григорьевым. Противоречия усилились после 'одесской победы'. Атаману достался не только самый населенный и самый богатый на Украине город, крупнейший порт и промышленный центр, Одесса была еще и центром интервенции армий девяти стран, Огромное количество амуниции, мануфактуры, продовольствия, оружия, боеприпасов были доставлены из-за границы в Одессу для армий интервентов. В большинстве своем все это богатство не было своевременно эвакуировано. Склады и вагоны с этим 'добром' остались в одесском порту.
Григорьевцы принялись вывозить эти трофеи эшелонами в родные села, а также вооружились
