Керимов открыл было рот, чтобы возразить, потом оглядел присутствующих и промолчал. Возражать не имело смысла. В этот момент дверь открылась и показавшийся сотрудник полиции громко спросил:
— Людей пускать можно?
— Пускай всех, — зло прохрипел Керимов.
Сержант тут же исчез, увидев недовольство начальства. А в класс вошли две молодые женщины.
— Лейла, Оля, — поднялся к ним Керимов.
Женщины настороженно смотрели на незнакомцев, не решаясь зайти в класс.
— Это наши люди, — сказал, успокаивая их, Керимов. Он говорил преувеличенно громко, словно стараясь привлечь к себе внимание.
Одна выглядела помоложе. Худая, невысокого роста, с большими карими глазами и длинными каштановыми волосами. Она была одета в темный костюм, длинную юбку, приталенный пиджак. Вторая выглядела чуть старше. Располневшая, с несколько отекшим лицом, круглыми глазами. Очевидно, это была Ольга Галушко. Курносый нос, светлые глаза, светлые волосы.
— Здравствуй, Игорь, — сказала Лейла, шагнув к Керимову, — а меня муж не хотел отпускать. Говорил, что нечего мне сегодня на встречу ездить. Когда узнал, что ты будешь, отпустил. Тем более с охраной, которую ты организовал.
— А меня мой не отпустил, — добавила Ольга, — приехал со мной и проводил до школы. Вместе с охранником. И обещал приехать за мной через три часа. Чтобы забрать меня отсюда.
— Он у тебя строгий, — засмеялся Керимов, поочередно целуясь с каждой, словно на правах хозяина.
— Будешь строгим, — ответила Ольга, — мы такого нахлебались в Таджикистане, лучше не вспоминать. Удивляюсь, как мы вообще не сошли с ума. Здравствуй, Раис, как твои дела?
Аббасов не успел ответить, когда в класс вошел мужчина в больших очках. У него были рыжеватые волосы, несколько рассеянное выражение лица.
— Вот еще один доктор пришел, — сказал Керимов, — теперь нам ничего не страшно. Два своих врача есть. Лейла и Леня.
— Здравствуй, Ленчик, — сказала Лейла, — давно мы тебя не видели.
В класс вошли еще двое — мужчина и женщина. Он — низкого роста, лысоватый, с большим носом и широким ртом — Фазиль Магеррамов, она — высокая, красивая — Света Кирсанова. Дронго поразили ее глаза. Она была действительно красивой женщиной, но у нее были глаза несчастного человека. Эффектная, хорошо сложенная, с пышной копной светло-каштановых волос, она смотрелась бы неплохо в любом обществе, если бы не глаза, которые выдавали ее боль и печаль.
— Здравствуйте, ребята, — с наигранной веселостью сказала она, входя в класс и не обращая внимания на посторонних.
Магеррамов с каждым здоровался за руку, начав с Керимова и закончив Олей Галушко. На нем был строгий деловой костюм темного цвета. Несколько нелепо смотрелся золотой браслет на руке и дешевый турецкий галстук. Такие продавали за один доллар, выдавая за образцы самых известных французских фирм «Кристиан Диор» и «Ив Сен-Лоран».
— Все собрались? — спросил Ахмедов.
— Нет, не все, — посмотрел на присутствующих Аббасов, — нет еще Вовы Габышева. Но он и раньше опаздывал.
— И никто больше не пришел, — мрачно заметила Света Кирсанова, — как все это печально.
— Они боятся, — сказал Альтман, — столько всего услышали. Все боятся. Решили, сегодня лучше не ходить в школу. Давайте подождем Вову, а потом пойдем в зал. Там наверняка будет веселее.
— Нет уж, — возразила Оля, — давайте останемся здесь. У всех на виду. Так мы хотя бы все вместе, поэтому не очень страшно. А там мы будем все по отдельности. Кроме того, у дверей стоит охрана. Муж меня предупредил, чтобы я всегда с вами была, даже в туалет не отлучалась.
— Ну и правильно, — кивнул Керимов, — оставайся с нами.
— Эдгар, давай выйдем, — предложил Дронго, — хочу посмотреть, кто пришел из выпускников нашего года.
— Пойдем, — согласился Вейдеманис. Они вышли из класса в абсолютной тишине. Никто ничего не спросил. Уже в коридоре Вейдеманис уточнил:
— Хочешь оставить их одних?
— Пусть поговорят, — кивнул Дронго, — пока они вместе, ничего плохого произойти не может. Видишь, сколько людей стоит у дверей. Сразу четверо… Я подозреваю, что они все-таки скрывают от меня какую-то важную деталь.
Они поднялись на третий этаж. Здесь таблички распределяли выпускников по десятилетиям. Сороковые годы, пятидесятые, шестидесятые. В первом кабинете сидел только один старик. Он думал о чем-то своем, когда в класс вошли Дронго и Вейдеманис. У старика на пиджаке была колодка с наградными ленточками.
— Здравствуйте, — вежливо поздоровался Дронго. — Вы, очевидно, закончили школу в сорок первом?
— Откуда вы знаете? — спросил старик.
— Я про вас слышал, — Дронго подошел ближе. — Вы были на фронте?
— И не только там, — улыбнулся старик, — вся моя жизнь была как сплошной фронт. Мне сейчас уже семьдесят семь, а я до сих пор работаю. И совсем не жалею об этом.
Старик говорил с характерным еврейским акцентом. У него были редкие седые волосы. Дронго обратил внимание, как тщательно выглажены его пиджак и рубашка.
— Ваша жена за вами неплохо следит, — заметил он.
— Да, да, — встрепенулся старик. — Мою Рахиль знает весь Баку. Знаете, какой она была красавицей, когда мы встретились после войны? Мы гуляли по бакинскому бульвару, и все оглядывались вслед нам. А когда мы ходили по Торговой, видели бы вы, как наши пижоны на нее смотрели! Это уже потом появились красивые женщины, а первой была Рахиль.
— Я немного помню город в шестидесятые, — признался Дронго, — ощущение вечного праздника. А может, это наша ностальгия?
— Если у меня нет ностальгии почти в восемьдесят лет, почему у вас она должна быть? — проворчал старик. — Знаете, что такое наш старый город? В мире было только два таких города. Баку и Одесса. Когда раскрывались окна и было слышно, как на всех языках поют, кричат, ругаются, дружат и любят друг друга бакинцы. Но все хорошее проходит, а все плохое остается с нами. Город сильно изменился в последние десять — пятнадцать лет, и не в лучшую сторону, молодой человек.
— Возможно, — сказал Дронго, — сейчас многие уезжают.
— Это не для меня, — отрезал старик, — сейчас все стали евреями, лишь бы отсюда уехать. Знаете, сколько людей уехало в Израиль? Я уже не говорю про Германию или Америку. Если они евреи, то я папа римский. Мне всегда немного обидно, когда уезжают наши бакинцы, но ничего не поделаешь. Рыба ищет — где глубже, а человек — где лучше. Так устроен мир. Сколько людей приезжали в Баку в начале века и потом — в двадцатые годы. Тогда здесь было лучше, чем в других местах. И после войны, будь она проклята, тоже было лучше. А сейчас хуже, и, значит, люди уезжают.
— Вы думаете, там им будет лучше? — спросил Дронго.
— Нет, конечно. Всегда лучше там, где нас нет. Хотя надеюсь, что некоторым из них повезет по- настоящему.
— Удачи вам, — улыбнулся Дронго, — надеюсь, что мы встретимся с вами в будущем году.
— Обязательно, — сказал старик, — иначе зачем я прихожу сюда каждый год. По моим данным, несколько человек из нашего класса еще живы. Какой позор будет, если они придут в школу, а меня здесь нет.
Они вышли из класса. Дронго посмотрел на следующую табличку, где были обозначены семидесятые годы. Он нахмурился, но вошел в класс. В комнате было человек десять. Все посмотрели на Дронго. Он всматривался в лицо каждого, стараясь узнать кого-нибудь. Бесполезно. Здесь были «другие» семидесятые. Ни одного человека из его выпуска. Он даже помнил лица ребят из соседнего класса. Кажется, в классе «А» к концу года осталось только восемь парней. Вадим Ельенышев, Ильгар Хиндристански, Артур Оганесян,
