— Вы сказали, кто-то из одноклассников, — напомнил Ахмедов, — Фазиль сидел с нами в кабинете в наручниках. Остались трое — Аббасов, Габышев и Альтман. Кто из них? — он протянул руку по направлению к ним.
— Да, — сказал Дронго, — это ее бывший одноклассник. Только его нет среди тех, на кого вы показываете. Позвольте вам представить еще одного одноклассника Кирсановой. Это оставшийся в живых Рауф Самедов. Вот он перед вами, — и Дронго эффектно развернул стоявшего рядом с ним сторожа.
— Мансур? — удивленно спросил директор. — Не может быть!
— Он стал таким после падения, — пояснил Дронго, — очевидно, он и раньше был замкнутым человеком. А после падения стал совсем другим. Вы приняли его на работу три года назад летом, и тогда же выдали ему дубликат трудовой книжки, якобы утерянной им во время бегства из Карабаха. Все это зафиксировано в ваших приказах.
Сторож стоял, отпустив голову. На нем был темный халат. Заросшее лицо, нестриженая голова. Он не решался смотреть в глаза окружающим.
— Почему вы решили, что он убийца? — все еще не верил услышанному Ахмедов.
— Сейчас я все объясню, — ответил Дронго, и в этот момент Раис Аббасов, шагнувший к сторожу, вдруг спросил:
— Рауф, неужели это ты?
Сторож поднял голову. Они смотрели друг другу в глаза. Потрясенный Раис отступил на шаг.
— Это ты, — прошептал он, напуганный внезапным воскресением своего бывшего товарища, — это ты.
— Не может быть, — громко сказал Габышев, — этого не может быть. Он ведь погиб в горах.
Сторож обернулся, метнул горящий взгляд на Габышева. Тот вздрогнул от неожиданности. Он тоже узнал эти глаза. Габышев был более хладнокровен, но и на него подействовал вид несчастного.
— Так значит, это ты убивал, — сжал зубы Габышев, — ах ты…
Он шагнул вперед и замахнулся на убийцу. Тот вдруг сжался, словно вспомнив детство, когда Габышев был гораздо сильнее его.
— Вова, — крикнул Альтман, — не смей!
Габышев обернулся, опустил руку. Альтман оттолкнул его от несчастного.
— Рауф, — сказал он участливым тоном, — как же ты мог? Почему ты скрывался все это время? Почему работал здесь и никому ничего не говорил?
— Я… у… я… — пытался что-то произнести Рауф, потом скривился и проскулил:
— Вы меня бросили одного…
— Нет, нет! — взволнованно воскликнул Альтман. — Мы тебя искали, мы думали, ты погиб. Мы искали тебя до ночи. Честное слово искали. Как ты мог такое подумать! Мы не знали, как тебе помочь.
— Я там был… две недели… был там… — Рауф плакал.
Альтман подошел ближе и дотронулся до него. Убийца вздрогнул.
— Мы виноваты, — сказал Леонид, — мы очень перед тобой виноваты, Рауф. Прости нас, если можешь. А мы постараемся простить тебя.
Убийца вздрогнул. Оглянулся по сторонам.
— Нет, — сказал он убежденно, — не нужно мне ваше прощение. Я их сам, вот этим ножом… Я их всех убил…
— Альтман! — крикнул Дронго, понявший, что сейчас может произойти непоправимое.
Вейдеманис бросился к Леониду и сильно толкнул его, тот упал на пол. И в этот момент в руках убийцы сверкнул нож.
— Нет, — крикнул Ахмедов, — не нужно!
— Я их всех убил! — закричал убийца. — Это я сделал!
Он поднял нож и резким движением правой руки вонзил лезвие себе в грудь, прямо в сердце, и тут же рухнул, как подкошенный.
— Нет! — крикнул Альтман, пытаясь вскочить на ноги, но его держал Вейдеманис. — Пустите меня к нему, нет! — он громко заплакал.
Габышев подошел к лежавшему на полу убийце и молча встал перед ним. К нему подошел Аббасов и, уткнувшись другу в плечо, зарыдал, содрогаясь всем телом. Габышев стоял и молча смотрел на убитого.
Вейдеманис наконец отпустил Альтмана. Тот, вскочив, бросился к упавшему, очевидно, рассчитывая ему помочь. Но помочь несчастному было уже невозможно. Он умер почти мгновенно, вонзив нож в свое измученное сердце.
Ахмедов ошеломленно взглянул на Дронго.
— Как вы его вычислили? — почему-то шепотом спросил майор.
— Долго рассказывать, — отмахнулся Дронго, — сейчас не место. Организуйте людей, чтобы они унесли отсюда тело Рауфа. И найдите его сестру. Пусть хотя бы похоронят его достойно. Желательно уже в другой могиле, а не в той, где он якобы был похоронен.
— Да, да, — конечно, — сказал Ахмедов, — да, мы все сделаем, — он стал неожиданно мягким и предупредительным, настолько потрясла его произошедшая трагедия.
— А потом соберите всех наверху, — добавил Дронго, — я расскажу вам печальный конец этой истории.
ЭПИЛОГ
Через час они сидели в кабинете физики. Все, кто принимал участие в сегодняшних событиях. Оставшиеся выпускники некогда дружного класса — Аббасов, Габышев, Альтман и освобожденный от наручников Магеррамов. Потрясенные женщины — Света Кирсанова, Ольга Рабиева и Лейла Алиева. Майор Ахмедов со своим заместителем. Директор школы. За последней партой сидел Вейдеманис, печально смотревший на это последнее собрание сегодняшнего вечера. Была уже полночь. Муж Ольги несколько раз звонил, требуя, чтобы выпустили его жену. Наконец ему разрешили подняться и присоединиться к ним. Он сидел рядом с супругой, — сжимая ей руку, словно пытался, отвлечь от печального рассказа Дронго. Приехавший за Лейлой брат не стал подниматься наверх. Он сидел в машине и слушал музыку. Впрочем, никто и не настаивал. Кирсанова жила одна, и поэтому за ней никто не приехал. Лишь ее мама несколько раз звонила по мобильному телефону, беспокоясь, что с дочерью что-то произошло.
Светлана уже пришла в себя и успела рассказать, что начала подозревать сторожа, когда он прошел мимо, взглянув на нее тем особенным взглядом, каким смотрел только обожавший ее Рауф. Об этом она хотела сказать Дронго, но передумала, решив, что все проверит сама. И когда она столкнулась с Рауфом в конце коридора второго этажа и громко позвала его по имени, он обернулся, и сомнения исчезли. Однако она повела себя не правильно, испугавшись его вида и безумного взгляда. Именно тогда он бросился на нее и едва не задушил. Однако, когда она потеряла сознание, он убежал на первый этаж, где и спрятался в своей комнате. Оставался последний акт драмы, все ждали объяснений Дронго. Он вышел к доске, словно ученик перед началом ответа на трудный экзаменационный вопрос. Затем подошел к учительскому столу и посмотрел на собравшихся.
— С самого начала я не хотел сюда приезжать, — признался Дронго, — мне казалось странным и даже невероятным, что в группе людей, которые много лет знали друг друга, мог появиться маньяк-убийца. Я был абсолютно убежден, что маньяками становятся в тридцать лет. Этого не бывает.
— Чикатило было больше, — сказал раздосадованный Ахмедов, — и он, между прочим, имел семью и вел себя, как нормальный человек, а оказался убийцей-извращенцем.
— Вы только подтверждаете мою теорию. Чикатило всегда был таким. Он лишь искусно маскировался. В том числе и перед семьей. Ведь было в нем нечто внушающее доверие, если ему верили несчастные жертвы. И не одна. Но при этом Чикатило убивал незнакомых людей, у него была внутренняя потребность маньяка получать сексуальное удовольствие от насилия и убийства. А в нашем случае убийцей двигали совсем другие чувства. Вполне очевидно, что здесь главной мотивацией его поступков была месть. Он ведь
