на пол и отлетел в сторону. Не давая опомниться своему противнику, Мамонтов нанес следующий удар. Дронго успел чуть увернуться, но документы упали на пол. Мамонтов, воодушевленный первой удачей, нанес два удара. Дронго подставил локти, отбивая их. Когда-то, много лет назад, Дронго дрался с самим Миурой. И хотя он тогда проиграл схватку, сумев в последний момент достать оружие, сейчас Мамонтов не хотел предоставлять ему ни единого шанса.
Отбив удары, Дронго попытался нанести ответный но Мамонтов умело блокировал его руку. С яростным ожесточением они сцепились и упали на пол.
Среди блевотины, человеческих экскрементов, остатков мочи и просто грязи остервенело дрались два человека. Дрались изо всех сил, зная, что ставкой в этой схватке будет не только жизнь. Мамонтов слишком поздно понял, что допустил ошибку. Если бы они держались на дистанции, гибкий, стремительный, находящийся в гораздо лучшей форме полковник Мамонтов имел бы большее преимущество. Но на полу, когда все решала мощь дерущихся, у Дронго было неоспоримое преимущество. Он был тяжелее и физически сильнее. Постепенно это начало сказываться. После нескольких сильных и болезненных ударов, когда оба они оказались с разбитыми лицами, Мамонтов захотел достать свой пистолет, но Дронго схватил его за руку. В свою очередь, когда Дронго попытался достать второй пистолет, отобранный у офицера из группы Мамонтова, полковник прижал его руку к полу, не давая своему сопернику шансов.
Наконец Дронго, изловчившись, нанес болезненный удар локтем в солнечное сплетение. Полковник выгнул тело от сильной боли, и Дронго, уже не сдерживаясь, нанес еще несколько сильных ударов по лицу. Тело Мамонтова обмякло. Дронго продолжал бить по ненавистному лицу, забыв обо всем на свете. Бил и бил, превращая это застывшее лицо в спекшееся кровавое месиво. Он словно брал реванш за все неудачи последних дней. И только когда из закрытой кабинки послышался голос сотрудника Мамонтова, он опомнился.
— Вы его, кажется, убили, — сказал офицер. Дронго обернулся. У офицера в руках был его пистолет. Он сумел освободиться от ремня, которым был связан, и снять пиджак. Теперь он смотрел на Дронго.
Дронго, чувствуя, как у него кружится голова, перелез через Мамонтова и сел прямо на пол. Из носа шла кровь. Он вытер ее рукавом. Посмотрел на офицера. Документы лежали на полу, разбросанные в разные стороны.
— Прочтите их, — попросил Дронго.
Офицер, не выпуская из рук оружия, собрал рассыпавшиеся листки. И стал читать. Дронго обернулся к Мамонтову. Тот был еще жив, но без сознания. Нос, брови, рот — все было разбито и превращено в кровавую кашу. У самого Дронго вид был не лучше. Он просто сидел на полу и тяжело дышал.
Офицер закончил читать. Посмотрел на Дронго.
— Вы знаете, что здесь написано?
— Примерно, — выдохнул Дронго.
— Это правда?
Дронго тяжело поднял руку, показал в сторону летного поля:
— Вы еще сомневаетесь? Вы же сами слышали, что говорил ваш полковник.
— Слышал, — помрачнел офицер.
Он стоял над Дронго, словно решая для себя какую-то трудную дилемму. Потом принял решение. Протянул поспешно, словно боясь передумать, бумаги Дронго.
— Возьмите и уходите.
Дронго уже ничто не могло удивить. Он попытался усмехнуться и не смог, болели разбитые губы. Он потрогал правый передний зуб. Кажется, кулак Мамонтова оставил даже более яркую память, чем он предполагал. Дронго протянул руку, забрал документы и тяжело поднялся. Он был весь в крови и грязи. Документы наконец были у него.
— Уходите, — повторил офицер.
— Нет, — возразил Дронго, — я не могу выйти в таком виде. Меня сразу арестуют. Вызовите машину «Скорой помощи», скажите им, что я пострадал при взрыве. Мы выйдем с вами в вестибюль.
Офицер промолчал. Он снова выбирал приемлемый вариант. Наконец сказал:
— Ладно, пойдем вместе.
Дронго оперся о стенку. Болела правая сторона тела. Может, у него сломано ребро? Он посмотрел на Мамонтова.
— Еще живой, — сказал он. — Как быть с ним?
Офицер отвернулся, ничего не сказав. Видимо, документ, прочитанный им, оказал на него шокирующее воздействие.
Дронго подобрал пистолет офицера и протянул его, возвращая владельцу. Тот, взяв оружие и уже не колеблясь, протянул Дронго его пистолет, тот самый, который был отобран у лже-Светловой. Они вышли из туалета и пошли к вестибюлю. Дронго подумал, что в этот раз ему повезло. И снова попытался улыбнуться. И опять улыбка отозвалась мучительной болью по всему телу.
Идти мимо дежурного в тот раз было нельзя. Они вышли с другой стороны здания на привокзальную площадь. Проходившие мимо люди огорченно кивали, считая, что перед ними жертва взрыва. Офицер подозвал одну из машин частников.
— У вас есть деньги? — спросил он у Дронго.
— Есть, — кивнул тот.
— Уезжайте!
Дронго тяжело забрался в машину.
— Ты мне все чехлы перепачкаешь, — огорченно сказал частник.
— Ничего, — улыбнулся кровавым ртом Дронго, — я тебе все оплачу.
Он посмотрел на стоявшего рядом офицера.
— Как ваша фамилия?
— Майор Дмитриев, — ответил офицер.
— Спасибо вам, майор Дмитриев, — сказал он на прощание, когда машина уже тронулась с места.
— Куда едем? — спросил водитель.
— Сначала в больницу, — устало выдохнул Дронго, закрывая глаза.
Теперь документы были у него в кармане.
38
Министр иностранных дел внимательно читал документы. Он сразу понял, какой взрывной силой обладают эти смятые, грязные листки бумаги. Вчитываясь в каждую строчку, он отчетливо представлял, какой именно скандал разгорится, если документы будут опубликованы. Или даже просто сведения о них просочатся куда-нибудь.
Закончив читать, он поднял глаза на сидевшего перед ним человека. Во взгляде министра было нечто зловещее и пустое одновременно. Он был в своем любимом полосатом костюме и несколько старомодном галстуке.
— Что с вашим лицом? — спросил министр.
— Катался на карусели, — ответил Дронго в ожидании следующего вопроса.
Министр аккуратно сложил все листки в одну папку. Скрепил большой скрепкой. Он не знал, что говорить. Впервые в жизни он не знал, как следует вести себя в такой ситуации. С одной стороны, сидевший перед ним человек, рискуя собственной жизнью, сумел узнать, что именно происходит в городе. С другой, оглашение подобных документов означало крах всей политической системы нынешней власти. В том числе и его собственную отставку. И поэтому он тяжело молчал, обдумывая, как лучше выйти из положения, понеся минимальные потери.
Министр никогда не был особенно близок ни с нынешним президентом, ни с его аппаратом. Когда разваливалась огромная страна, он был уже почти на самой вершине власти. Но развал больно ударил и по
