Впервые он оказался в Париже по мелкому поручению. Он должен был встретиться с одним человеком и кое-что записать с его слов. Их свидание состоялось в кафе недалеко от Сорбонны. С первых минут у него созрело только одно желание: поскорее отделаться от этого скучного русского. Леня слушал его без внимания, записал, что надо, но человек все сидел да сидел, словно пришитый, упорно отводя взгляд в сторону, куда-то за барменскую стойку. Шаря глазами по бутылкам, он горько жаловался на бедность, на дороговизну парижской жизни, на то, что не может себе купить машину и приходится ездить на метро. Его жалобы, обращенные к Лене, звучали странно, и ему показалось, что вот-вот и этот эмигрант попросит подкинуть ему деньжат. Истории, рассказанные русским, были туманны, пестрели незначительными деталями, но, по всей вероятности, даже эти ничтожные сведения кого-то в Москве интересовали.
Наконец Леня решительно встал и, положив конец бессмысленной беседе, распрощавшись, вышел вон. Пройдя мимо знаменитой Сорбонны, он оказался у решетки Люксембургского сада, борясь с желанием пройтись через парк и одновременно поглазеть на витрины, свернул на бульвар Сен-Жермен. Щурясь от непривычно жаркого ноябрьского солнца, он рассеянным взглядом скользил по лицам прохожих. Его не удивляло количество желтых и черных физиономий, этого полно и в Лондоне, но парижская толпа была другой, воздушная атмосфера города, освещение, “температура” разительно отличались от лондонской. Так не спеша, останавливаясь у витрин, он дошел до круглой площади, где окунулся в шумный фруктово- овощной базар. Он ощутил голод. Мечта о завтраке сегодня так и осталась мечтой. Его утренний собеседник заказал только кофе и решил сэкономить на круасанах.
Леня купил пару яблок и несколько бананов, чуть поодаль продавали горячие булочки с сосиской. Медленно обходя площадь, он заметил узенькую улицу, поднимающуюся вверх на горку, а дальше белый купол то ли собора, то ли музея. Кажется, его спутник говорил, что где-то рядом Пантеон, и Леня пошел по направлению мраморных колонн. Он придержал шаг у маленького кафе, мелькнула мысль выпить пива, съеденный всухомятку хот-дог тяжелым булыжником сдавил желудок. Но потом решил не тратиться, а купить бутылку воды в киоске. Кажется, он маячит впереди. Еще десяток шагов, и он остановился у витрины книжного магазина. За стеклом лежали книги на русском языке, но обложки с названиями никак не походили на советские издания. Он удивился необычной подборке, особенно религиозной литературы, задрал голову и увидел над входом вывеску “ИМКА-ПРЕСС”. От неожиданности плохо соображая, что делает, он толкнул дверь, металлический колокольчик сделал… длин-дланг, и тяжелая дверь с лязгом захлопнулась за спиной Леонида.
В большом помещении до потолка росли стеллажи, какие-то бурого цвета обшарпанные конторки, в центре — столы, тоже с навалом книг, слева лестница ведет куда-то наверх, вдоль длинного прохода в глубь магазина тоже книги. Он обратил внимание на стенку с маленькими иконами, крестиками и пасхальными яичками и только сейчас заметил сгорбившуюся над столом женскую фигуру.
Встретившись с ним взглядом, женщина улыбнулась и оказалась молодой смазливой девушкой. Он спохватился и тоже улыбнулся, но не знал, что сказать. Она опередила его, встала из-за стола и вежливо, каким-то притухшим голосом проронила:
— Я могу вам помочь? Вы ищете книгу?
Гладко зачесанные на прямой пробор волосы, длинная юбка, кофточка с высоким воротником и странная манера держаться делали ее похожей на девушку из приличной семьи. Вот только глаза выдавали в ней свою, совершенно свою соотечественницу.
— Простите, я здесь в Париже проездом. Зашел сюда случайно, — и вдруг непредвиденно у него вырвалось: — Я ищу книгу стихов, — и на одном дыхании он выпалил фамилию Тамары и название книжки.
Девушка перешла к полкам, подставила лестницу, долго перебирала корешки и наконец вытянула, словно откуда-то из небытия, синюю обложку.
— Вы это искали? Вам повезло: их всего пять штук осталось. Тут у нас на днях вечер памяти этой поэтессы проходил, так народу набежала тьма. Всё скупили.
— Что интересного рассказывали? — и быстро добавил: — Представьте, я был немного знаком с семьей.
— Вы оттуда, из Союза? — с плохо скрываемой радостью проговорила она и на той же ностальгической ноте продолжила: — Но я слышала, что поэтесса погибла. Об этом много говорили на вечере.
— А что, ее дочь уже в Париже? — утопив ответ вопросом, спросил Леня.
— Да нет, она еще в Москве. Говорят, что у нее трудности с выездом, — и, спохватившись, словно выдала тайну, добавила: — Хотите, я вам дам много разных книг? У нас так заведено: всех из СССР снабжать бесплатно книгами.
— Нет, нет, спасибо, не нужно. Я живу в Лондоне и завтра улетаю, — и, окончательно запутавшись в мыслях, пролепетал: — Дайте мне ваш рабочий телефон. Я когда в следующий раз прилечу, то заранее попрошу приготовить интересующие меня книги. Ладно?
— Ладно. Меня зовут Нина. Заходите, — и она протянула визитную карточку магазина.
И чтобы окончательно расставить точки, он спросил:
— Скажите, а кто конкретно выступал на этом вечере?
— Да, вы, наверное, не знаете эти фамилии. Есть такой знаменитый филолог по русской литературе Жан Нуво. Он не наш, он француз, но знает русский, как мы с вами. Он был с поэтессой знаком. Много говорил о ней, рассказывал, как его там отравили и что гонорар в долларах обманным путем исчез. И наш директор издательства тоже подтвердил это, — тут Нина неожиданно снизила голос и добавила: — Я в это не очень верю. Знаете, чего только про нашу с вами родину не болтают. Очерняют почем зря.
— Да, да, очерняют… Спасибо за все, Нина, — и с сильно колотящимся сердцем выкатился на тротуар.
Он сразу быстро пошел вверх, по сторонам не глядел, хотел куда-нибудь свернуть, скрыться. И вдруг вспомнил, как Виктор Иванович говорил, что напротив ИМКИ, на противоположной стороне улицы, снимают квартиру наши агенты. День и ночь наблюдают из окон и фотографируют посетителей.
Когда через пару месяцев после их знакомства Леня опять выбрался в Париж и они провели вместе несколько дней, Нина уже не скрывала, что мужа терпит только из-за надобности, что работает в магазине, потому что мужнина семья состоит в родстве с директором ИМКИ. Из ее рассказов он узнал, что познакомилась она со своим мужем случайно, когда тот приезжал в Тверь туристом, что он внук довольно видного русского эмигранта. В этой семье были и священники, и белые офицеры, и писатели. Нина горько жаловалась на плохое к ней отношение со стороны свекрови и многочисленных родственников и однажды припечатала: “Они уже не русские, а какие-то гибриды. Когда нужно, то делаются русскими, а когда им не выгодно, то французами. Из Союза тех, кто сюда выезжают, они признают только политических, носятся с ними, помогают, а таких, как мы с тобой, в упор не видят”.
Поначалу в эмигрантские круги Нина его не водила, боялась сплетен, но слухи, словно круги по воде, доплыли кое до кого. Да и на чужой роток не накинешь платок, и пошло-поехало, а она даже радовалась: очень уж хотелось насолить свекрови.
Их отношения все больше походили на тайную связь, и все тревожнее становилось у него на душе. Он не мог себе вообразить, чтобы Нина стала его постоянной спутницей жизни, а потому всячески старался ее убедить, что супружеская жизнь, как бы она ни протекала, должна продолжиться и после обретения ею этого злосчастного французского гражданства. Он приводил доводы о своем перебазировании в Женеву, что ему следует устроиться с жильем, подумать о разных мелочах и, последний, самый сногсшибательный аргумент, что в силу своего служебного положения он не может связать свою жизнь с ней. При этом он делал многозначительное выражение лица, а у нее от этой таинственности дух захватывало.
Наводящими разговорами, всяческими ухищрениями он вытянул из Нины картину слухов о поэтессе. Долго, нудно и упорно, завязнув по уши в глупый романчик, он наконец сделал вывод, что его имя никогда не всплывало в связи с гибелью Тамары Николаевны, да и к пропаже денег он не причастен! Леня узнал о том, что славист действительно знаменит и что стихи Тамары собираются переводить на французский. Да вот жалость, что их так мало сохранилось, почти все сгорело.
Потом он решил Нину отодвинуть на задний план и сумел устроить так, что она то пропадала, то в нужный момент возникала вновь.
