Притулились бок о бок на каком-то относительно сухом выступе. Резвун откинул крышку ноутбука, включил его. Экран не загорался довольно долго, и все это время Павел напряженно думал: что могло случиться в Нижнем? Что за письмо отправил Бронников компаньону и почему ничего не сообщил о перемене своих планов, если таковая перемена имеет место быть, ему, Малюте? А может быть, Резвун что- то неверно понял? Конечно, человек в таком напряжении, что на воду дует, пуганая ворона куста боится и тому подобное.
Наконец экран засветился. Заставка была забавная: по лесу ходит кот, трогая лапкой качающуюся траву. Ничего подобного Павел еще не видел и невольно засмотрелся. Но Резвун уже вставил дискету, включил проводник, и еще через мгновение на экране появился текст.
«По результатам проведенной мною проверки имею сообщить следующее.
1. На даче господина Б. в поселке Бурьяны Арзамасского района обои на стенах, краска на полу и известь на потолке в одной из комнат действительно выглядят так, как будто некоторое время подвергались отдаленному воздействию паров серной кислоты. Пол кое-где разъеден – возможно, туда попали капли кислоты. Кое-где на полу комнаты мною обнаружены подтеки содового раствора, который нейтрализует серную кислоту, – очевидно, комната была промыта именно этим раствором, чтобы уничтожить все следы действия кислоты.
2. В мусорной яме на задворках участка обнаружены лохмотья чего-то, напоминающего синтетическую дорожку. Анализ показал на ней большое количество кислоты.
3. Насколько удалось выяснить, при вскрытии тела погибшего С. никаких следов алкогольного либо наркотического отравления не обнаружено. Однако известно, что некоторые наркотики, например, ЛСД, растворяются в крови в течение 45 минут и установить их наличие в организме невозможно».
Это письмо, не имеющее ни начала, ни конца, очевидно, отрывок из более пространного доклада, Павел читал в полной растерянности.
– Вы что, меня проверяли? – спросил он с оттенком обиды. – Правду ли я сказал насчет серной кислоты и Сироткина?
– Разумеется, проверял, – спокойно отозвался Резвун. – Почему бы и нет?
– В самом деле, – пробормотал Павел, – почему бы нет? А кто проводил проверку?
– Я обратился в некое хорошо мне известное частное агентство.
– Когда успели?! Я же только два дня назад рассказал вам о планах Бронникова и о том, как нам удалось сломать Сироткина!
– Ну, двое суток – довольно долгий срок. К моим услугам были телефон, электронная связь, электронные переводы немалой суммы на счет этого агентства… Все просто.
– Да уж! – Павел не мог не усмехнуться.
Резвун уже в который раз вызывал в нем не только сочувствие, но и уважение к себе. Приятно работать с таким сообразительным человеком. И в то же время немного опасно. Все-таки с ним нельзя расслабляться. Как и с Бронниковым, впрочем. Не зря же они дружат чуть не тридцать лет! Было время кое-чему научиться друг у друга. Вот покойный Сироткин – тот оказался совсем другим. Слабаком! В детстве небось был отъявленным маменькиным сынком, оттого, наверное, и прожил жизнь бобылем. Явно играл в трио компаньонов самую последнюю скрипку. А эти ребятки, Резвун и Бронников, что хочешь из зубов вырвут!
– Уважаю! – вслух выразил свои чувства Павел. – А о каком письме Бронникова вы говорили?
– Сейчас увидите, – Резвун вызвал на экран другой документ.
«Николай, здорово.
Как делишки, как городишко? Как семейство, все здоровы? Слушай, для реверансов времени особо нет, очень странная история приключилась. Ко мне сегодня с утра пораньше в кабинет прибежала твоя секретутка с вытаращенными глазами, сказала, что был совершенно дикий телефонный звонок. Звонил какой-то тип с очень выраженным иностранным акцентом, причем не кавказским, как мы уже привыкли, а мягким, „европейским“, по выражению твоей Любаши. Сначала он долго допытывался, не было ли от тебя каких-либо известий (то есть как бы знал, что ты в солнечной Франции), потом – когда ты намерен вернуться. Любашка сказала, что ждут тебя в 20-х числах, и спросила, что передать. И вот что он ответил (прости, акцент на бумаге изображать не буду!): „Передайте господину Бронникову, что он своего компаньона больше не увидит. Если пожелает найти его следы, ему придется изучать историю очистных и сточных сооружений на Луаре. Самому господину Бронникову также следует поостеречься. Ведь где двое, там и трое!“
Сам понимаешь, Любашка была на полшага от истерики, да и я несколько озадачился. Что там происходит вообще? Я полдня пытался до тебя дозвониться – никак. Даже мобильник не отвечает. Опять забыл зарядить, что ли? Меня завтра целый день не будет – хочу съездить в Бурьяны, слух прошел, там по некоторым дачам пошарили лихие люди, надо посмотреть, не наведались ли в мою. Возьму с собой Риммочку и… проведем день с пользой для здоровья. А ты либо брякни мне на сотовый, либо отправь „мыло“, что там вообще делается, в Нанте. Сумасшедший Любке звонил? Шутник? Или кто?
– Не понял… – медленно сказал Павел. – Не понял… Это что, шутка?
– Чья? Моя, что ли? – хмыкнул Резвун, выключая ноутбук, закрывая и осторожно опуская его на землю.
– Да уж не моя.
– И не моя. Кстати, зачем, вы думаете, я тащил с собой эту тяжесть? Мог ведь просто распечатать сообщения на бумаге, правильно? Но я хотел, чтобы вы поверили мне. Потому что ситуация осложнилась. Эта шутка не моя и не ваша. Это шутка Гриши Бронникова, который может оказаться похитрей и нас с вами, и действующего законодательства.
– В смысле?
– Видите ли, Павел, я тут, пользуясь свободным доступом в Интернет, побродил по нему на предмет выяснения некоторых современных российских законов относительно признания гражданина безвестно отсутствующим или умершим. Вот что я выяснил. В принципе, должен пройти год, чтобы человека признали безвестно отсутствующим, и пять – для признания умершим. Совершенно так, как вы говорили. Это согласно статьям 42 и 45 ГК РФ. Однако в той же 45-й статье есть одна тонкость. Если суду становятся известны обстоятельства, дающие основания предполагать, что существовала некая угроза жизни и здоровью пропавшего гражданина, то он может быть признан умершим в течение шести месяцев. Скажем, человек отправился кататься на байдарке-каноэ по речке Амазонке, кишащей пираньями. Были обстоятельства, угрожающие его жизни и здоровью? Ого, еще какие. То есть такой гражданин в случае своего безвестного отсутствия будет признан умершим через шесть месяцев совершенно запросто. Или, к примеру, некоему русскому издателю в мирном городе Нанте поступают письма угрожающего содержания, раздаются пугающие звонки в его адрес, как в России, так и во Франции…
– Вам конкретно кто-то звонил? Писал? Угрожал? – перебил Павел.
– Нет. Но где гарантия, что после моего исчезновения, моего и моей семьи, в наших вещах не найдут писем такого рода? Что на гостиничном коммутаторе не вспомнят о каких-то звонках Резвуну? Все это легко организуется, ну а заполнить подобными посланиями мой электронный почтовый ящик – вообще раз плюнуть. Конечно, еще вопрос, признает ли суд подобные примочки «обстоятельствами, угрожающими жизни и здоровью», но ведь попытка не пытка. Почувствуйте разницу: либо пять, а с необходимым предварительным годом – и все шесть лет, либо шесть месяцев.
– Что-то здесь не то… – пробормотал Павел.
– В смысле?
– В смысле, я не понимаю, почему Григорий Александрович засуетился. Ведь Сироткин погиб совсем недавно, два месяца назад. И тут же исчезаете вы. Сама по себе ситуация не без напряга, верно? Один компаньон, второй…
– Да уж…
– Он не потому настаивал на исчезновении всей вашей семьи, что жалко было доли наследства. В течение пяти лет фирму можно было бы тихо и спокойно разорить и никому практически ничего не платить. Совместное исчезновение всех вас должно было придать некую правдоподобность ситуации. Понимаете?
