В четыре пятьдесят пять Карпелов медленно отдирает пластырь, пластырь упорно тянет за собой нежную кожу и розовые губки Сонечки Талисмановой.
– Вот так, медленно, осторожненько и совсем не больно. Ты извини ребят, они тебя боятся, честное слово.
– Я жалобу-бу напишу, – заикается Соня, потирая запястья, с которых Карпелов только что снял наручники. Ее трясет, тонкие руки покрылись пупырышками. Короткий, в обтяжку, топик открывает живот с волнующимся от каждого судорожного вздоха пупком.
– Вот молодец, девочка, напиши жалобу. Цивилизованные методы, они, знаешь, мне больше нравятся.
– А зачем глаза за-за-а-вязывали?
– Ну, сама понимаешь, некоторые живут тут рядом. Встретишь в магазине где-нибудь. А рыженький такой, видела? Волновался! Все время спрашивал: «Ей не больно?» Он у нас недавно, только что после армии. Ты ему понравилась. Мне сказали, не хотел тебя в камере запереть. Это он так ласково связал ноги полотенцем.
– Вы нашли убийцу?
– Да нет еще, я с тобой вожусь, не отхожу ни на шаг.
– Меня хотели убить!
– Пока что ты жива. – Карпелов помогает Соне встать и ведет в свой кабинет. – Садись, детка, процедуру ты знаешь. Начнем. Как тебя сегодня зовут?
– Я… Нет, вы не поняли, это меня хотели убить!
– Да я понял, только начать надо все равно сначала. Итак. Привел я тебя вчера ночью домой.
– Я только встала, нигде не была, ни с кем не разговаривала!
– Ну ты же оказалась на улице, как это получилось?
– Позвонила подруга. Мы должны были встретиться. Я оделась, вышла на улицу, – Соня понемногу успокаивалась, – а этот инвалид в окне… Он всегда там сидит, он сидит там круглосуточно! Когда бы я ни шла, он всегда там сидит. И всегда предлагает мне посмотреть… – Соня запнулась. – Но я ни разу не видела. Я его… Он подтягивается вверх на руках, а я вниз приседаю. Он злится ужасно, кричит. Кричал. А потом вдруг упал. Я хотела посмотреть, что случилось, а в него второй раз попали, коляска дернулась.
– Так, – берет ручку Карпелов, – сегодня ты у нас сама по себе, то есть Сирия Альбертовна Талисманова, адрес. Пошла ты погулять к подруге, а инвалид в окне стал предлагать тебе посмотреть неприличную вещь. Голый, подтягивается на руках в инвалидной коляске, ты ужасно рассердилась.
– Я не рассердилась!
– Угрожала несчастному, Сирия Альбертовна?
Соня задумчиво посмотрела на сидевшего перед ней Карпелова. Карпелов быстро бросил ручку и поставил раскачиваемый стул на четыре ножки. Соня приподнялась и придвинулась поближе к Карпелову, он побледнел.
– Майор, – сказала она шепотом, – меня хотели убить, мне нужна охрана, пока вы не найдете убийцу.
– Охрана? – не поверил майор.
– Охрана!
– Тебе?
– Мне!
– Ну да, крепкого такого мужика? Пока, значит, я не найду убийцу. Ты хотя бы представляешь, сколько несчастных покалеченных хотят тебя пристрелить?!
– И что же мне делать?!
– Коньяк будешь? – спросил Карпелов. – Тебе надо выпить.
– Буду, – вздохнула Соня.
– Тогда возьми в шкафу, и чашки там есть.
Соня удивленно посмотрела на Карпелова, но подчинилась. Встала, нашла початую бутылку. Карпелов сидел не двигаясь.
– Налей себе, только не увлекайся, – он внимательно наблюдал откручивание пробки, – а мне не надо. Ты к психологу ходишь?
– Хожу. – Соня глотнула и скривилась.
– Когда у тебя назначено в ближайшее время?
– Сегодня групповое занятие, а по пятницам я тридцать минут одна лежу на кушетке.
– На какой кушетке?
– На кушетке в кабинете у психолога.
– Как в кино! – восхитился Карпелов.
– Нет, получше. Она тоже лежит на соседнем диване. И вопросы ей задаю я, а она на них отвечает.
– У вас в группе что, и мужики есть? – заинтересовался Карпелов.
– Нет. Психологическая помощь женщинам. Хотите прийти? Не советую. Тошниловка.
– Ты, Соня Альбертовна, сегодня обязательно сходи на это свое групповое занятие. Мороженого поешь, погуляй на воздухе с подругой. А пока напиши мне в нескольких словах, как все произошло.
– Майор, – задумчиво спросила Соня, – вы думаете, что у меня это… только с мужчинами так?
– Да я не думаю, Соня, я по фактам.
– Я напишу вашему начальству, чтобы меня охраняли!
– Напиши. Есть у меня один работничек, сволочь изрядная, пьет и жену поколачивает. Она мне жаловалась недавно, почему, говорит, его не пристрелят на задании, замучил и ее, и детей.
– Вы мне не верите, – вздохнула Соня.
В шесть десять Далила еще уговаривала себя подойти к проблеме профессионально и не нервничать. Она застряла на дороге в пробке. В шесть двадцать две уговоры перестали действовать. В машине рядом все окна открыты, спинки передних сидений опущены, в лобовое стекло упирается полная женская нога с высоким подъемом и стучит каблуком в такт. В какой-то момент удар получается более сильным, срабатывают «дворники». Далила сама себе предлагает немедленно набросать условный образ водителя, занимающегося любовью во время пробки на дороге. Открыв окна! Итак, начнем. Проблемность во взаимоотношениях с женщинами, обжегся на женитьбе, нравятся сцепления в подворотнях, в подъездах, чем больше проблем при сексуальном контакте, тем больше возбуждение. В возрасте. Неврастеник и циник. Боязнь приключений и жизненных неожиданностей при очень сильной потребности этих самых приключений и неожиданностей. Случайные попутчицы все равно какого возраста, судорожные пятиминутки. Почувствовав боковым зрением движение в машине рядом, Далила поворачивается и, слегка оторопев, наблюдает, как с полной раскрасневшейся женщины сползает худой болезненный очкарик не старше двадцати пяти лет. Он смущенно застегивается, а на место водителя садится женщина! Очкарик что-то говорит, женщина смеется, сверкнув золотым зубом, он слегка испуган, быстро оглядывается, а наткнувшись на взгляд Далилы, краснеет.
– Двойка вам, Далила Марковна! – говорит себе Далила, наблюдая, как мужчина из машины рядом выходит, прижимая к себе журнал и пакет кефира. Опустив голову, он обходит стоящие машины и направляется к остановке. – С минусом, – вздыхает Далила. Женщина, остановив «дворники», закуривает, поправляет волосы, потом поворачивается и подмигивает Далиле. Настроение испорчено окончательно.
Через пятнадцать минут, с трудом справившись с тяжелой дверью, Далила входит в Центр, стучит по стойке вахтерши, требуя ключ. «Я купаться пош-ла, я рубашку сня-ла, – поет низкий женский голос, – распустила я косы, в темну воду вошла». Далила тихонько подходит к комнате дежурной, она попадает как раз на припев, припев Ева поет вместе с вахтершей: «Не смотри на меня, я еще не твоя, поплывем на луну в глубину!» Ева видит Далилу, вытаращившую глаза, улыбается ей и кивает на почти пустую бутылку водки. Раскрасневшаяся вахтерша дирижирует пальцем. «Ты рубашку порвал и за косы хватал, не умел, видно, плавать, только рот разевал! Ты не трогай меня, я еще не твоя, поплывем на луну в глубину!»
Ева снимает со своих плеч тяжелую полную руку, осторожно укладывает женщину на лежанку и выходит к Далиле.
