– Магнитофон? Ерунда. Вот карандаш у тебя есть? Мне нужен карандаш и листок бумаги. Дело закрыто. Убийца, которую Кумус принял за главного вампира, забита им колом насмерть, он сам признан невменяемым. Спасибо. – Покрышкин взял блокнот и ручку. – А я за неоказание помощи осужден условно. Теперь ты поняла, как Кумус втянул нас в свою условную реальность? Вот, я тебе сейчас нарисую подробный график. Вот так, трехмерный в реальности и четырехмерный в условности. У тебя сколько было в школе по физике?
– Пять.
– Пять. Это хорошо. Тогда ты знаешь, что такое спектр. Знаешь? Молодец. Берем три координаты: икс – усилия, которые ты применяешь, чтобы создать что-то хорошее или разрушить плохое, игрек – эмоциональные показатели, взлет-падение, взлет-падение; а зет – будет время. Получаем синусоиду перемещения. А теперь на эти координаты накладываем пунктиром…
– Перемещения чего? – повышает голос Ева – Покрышкин начинает ее катастрофически утомлять, а ехать еще часов шесть.
– Жизни, судьбы, называй как хочешь! Сейчас поймешь. Накладываем пунктиром график условных страданий. Четвертое измерение мы отобразить не можем, но ты должна знать, что оно есть – это пространственный срез. Значит, к указанным уже координатам добавляется пространственный срез, он воображаем. Это важно, не забудь. Теперь рисуем синусоиду пульсации жизни – вверх и вниз, взлеты и падения, как обычно это бывает, ты перемещаешься во времени, пульсируя. Это реальные страдания. А это – условные, воображаемые, видишь, что получается… почти такая же синусоида, но чуть повернута пространственно. Если допустить, что в точках соприкосновения происходит разложение на спектры предполагаемых вариантов – вот такая ситуация получилась, а вот такой ты бы хотела ее иметь, или такой, или такой, условных ситуаций может быть неограниченное количество, а реальных – только одна. Значит, в точках пересечения этих синусоид начинается разложение на спектры в четвертом измерении – в пространстве, с вариантами теории вероятностей – как могло быть, если бы… а в промежутках между точками пересечения именно в местах наложения одного спектра на другой образуются «коридоры неопределенности», да-да, не улыбайся, это научный термин.
– Ладно, – говорит Ева и резко тормозит, – я согласна, твоя взяла. Я куплю бутылку здесь, на заправке, но только вино! Никакой водки. Если, конечно, они открыты в пять утра.
– Мы подошли к главному, что общего у этих двух графиков? Ну-ка думай, умный следователь!
– Точки соприкосновений. – Ева открывает дверцу и выходит.
– А вот и не только! «Коридоры неопределенности», вот что самое опасное! Они одни и те же в реальном графике и в условном, то есть это вообще один коридор. Как только ты в него попадаешь, ты теряешь ориентацию, ты уже не знаешь, на какую синусоиду вернешься по спектрам отражений от точки пересечения – в реальную жизнь или в воображаемую. Ну и что ты стоишь? Вино так вино.
– Ты, когда слегка пьяный, замолкаешь, или твой неутомимый гений будет насиловать меня и дальше?
– Ты не понимаешь. Я объяснил тебе принцип существования твоего собственного «коридора», но еще не сказал самого главного. Ужас не в этом. Это – синусоиды твоих вариантов, а теперь представь, это невозможно отобразить, но ты только представь, что на них накладываются, скользят рядом другие синусоиды, их столько, сколько людей успело тебя своей жизнью-синусоидой зацепить!
– Ну и что в этом страшного? – Ева склонила голову набок, стоя на улице и ежась от прохлады пасмурного утра.
– «Коридоры неопределенности». Они всегда одни и те же.
– Как это?
– Ты теряешься. Потому что твой «коридор неопределенности» и «коридоры» всех чужих судеб оказываются в одном и том же месте! Ну и как не потеряться? Кто ты, вылезшая из «коридора» на свет звезды-пересечения?! – закричал Покрышкин, раскинув руки. – Только уж, пожалуйста, не сухое! Крепленое, я умоляю. А хочешь, давай в гостиницу заедем по пути, в Загорске хорошая гостиница. Там раньше был ночной бар до восьми утра – полгорода опохмелялось, посидим за столиком прилично.
Через пять минут Покрышкин открыл дверцу и взял у Евы из рук бутылку и пачку печенья.
– Покрышкин, – сказала она задумчиво, садясь и доставая ключи от машины из кармана, – а ведь очень красиво. Давно ты это придумал?
– Только что. – Покрышкин отогнул из ножичка маленький штопор и вгонял его в пробку. – Ехал, ехал, скучно, и выпить не дают.
К обеду распогодилось, Полина спала крепко, не просыпаясь больше, из приоткрытого рта опустилась тонкая ниточка слюны. Хрустов остановился у придорожной закусочной и смотрел на женщину, до Ярославля осталось совсем ничего, он мог сейчас выйти из машины, остановить попутку, но оставить ее одну спящей?.. Хрустов посмотрел диски в многослойном кармашке, выбрал классику и приглушил звук.
– Умираю – есть хочу! – потянулась Полина, вставая. – А мы где?
– Мы почти приехали, пойдем перекусим.
– Здесь? – Она посмотрела в окно. – Ну, ты скажешь! Поехали в город, я знаю отличное кафе, там театралы тусуются.
– Нет, – Хрустов покачал головой, – мне пора. Я могу с тобой выпить кофе, а потом попрощаемся. Спасибо, что подвезла. – Он улыбнулся и почувствовал, что улыбка получилась виноватой.
– Какой ты скучный, – вздохнула она и вышла из машины. – Это же пивнушка какая-то! А спала-то я, спала! Как будто порошков наглоталась.
– Я думаю, там есть кофе.
– Ладно, туалет уж там точно должен быть.
В закусочной было на удивление чисто и пусто. А пива не было. Хрустов взял кофе, булочки и ждал Полину за столиком. Она пришла не скоро, на Хрустова пахнуло резким запахом духов, осмотрела столик и пошла к стойке.
– Сок будешь?
– Давай, – пожал плечами Хрустов, осмотрел невысокого мужичка, который стукнул дверью, кивнул девушке за стойкой и пошел в туалет. Подумав, Хрустов поднялся и пошел за ним.
Девушка отрезала ножницами уголок у пакета с соком, потом протирала салфеткой длинные бокалы – она решила именно в такие налить длинноволосой красавице сок. К ее удивлению, женщина подумала немного, извинилась и опять пошла к туалету. «Дорога, – пожала плечами девушка, угадав безошибочно столичных гостей, – чего только не съешь!» Еще она подумала, что туалет у них – одна комната, разделенная фанерной перегородкой, а Михалыч, который туда сейчас пошел, ведет себя иногда очень невоспитанно, сморкается на пол и вообще…
Хрустов дождался, когда мужичок выйдет к раковине мыть руки, и спросил, где здесь частный аэродром.
– К Белуге летишь?
– Ну.
– Это перед городом направо. Сразу дорогу угадаешь, ее недавно латали, вся в пятнах.
– Ты на колесах? А то подбрось. – Хрустов говорил скучно, Полина даже не сразу узнала его голос.
– Это ты на колесах, а я на лапах. Твой «мерс» стоит?
– Нет. Попутка.
– А-а-а. А я тут работаю. Слесарю на заправке. Так что поищи кого сам. Сейчас затишье, а часам к четырем поедут.
Полина бесшумно выбежала из-за занавески, закрывающей вход в туалет, девушка налила сок в высокие бокалы, слушала музыку, подперев голову рукой, и вздрогнула, когда перед ней вдруг возникло лицо с черными раскосыми глазами.
– Сколько? – спросила шепотом женщина, наклонясь близко. Девушка завороженно смотрела, как медальон-сердечко опускается в бокал и тонет в оранжевой жидкости.
– Что?..
– Сколько с меня?
– А… Сейчас. Мужчина еще кофе брал, не платил, сказал, что вы сами закажете.
– Прекрасно, – женщина поболтала сердечко и вытащила осторожно, подцепив двумя пальцами
