– Нет, конечно. Фотографии хранятся в библиотеке у деда, даже совсем старые, еще прошлого века, – ответил Ося и подозрительно на меня посмотрел. – Кого ты хочешь увидеть?
– Ну, вообще… Вон те коробки от обуви, что в них?
– Мамины игрушки, – встал Ося и закрыл собой обзор стола, на котором лежало несколько обувных коробок – друг на друге.
– Ладно, ладно. Не прыгай. Как мы теперь будем жить, думали? Мне одной с вами не справиться.
– Ты так говоришь, потому что есть кто-то на примете?
– Нара, ну что за чушь!
– Не чушь! Я ничего не имею против, если ты снова выйдешь замуж.
– Я тоже, – пожал плечами Ося.
– Вы!.. Вы маленькие злые извращенцы! Как вы можете говорить мне такое? Еще сорок дней не прошло после смерти Гамлета! Ося! Ты разве… Ты не скучаешь?
– Нет, – спокойно ответил Ося. – Я ничего не чувствую. Наверное, отец специально так сделал, что я ничего не чувствую.
– У Оси есть теория, что Гамлет его специально унижал и оскорблял, чтобы не травмировать психику ребенка своей смертью. Заранее подготовил, чтобы Ося не страдал, – разъяснила Тегенария.
– Ради бога, замолчите оба! – взмолилась я.
– Дед говорил, что Гамлета бил отец. Ну, в смысле, воспитывал. А когда его отец умер, Гамлет нисколько не переживал – ему было тогда двенадцать лет. Он даже испытал облегчение. Может быть, взрослые так делают специально, чтобы их не любили и не понимали, тогда смерть не будет страшной. – Теперь и Освальд поджал ноги и пристроился головой на моих коленях.
Я погладила одной рукой его волосы, а другой – волосы Нары.
– И давно ты так думаешь об отце?
– Давно. Помнишь, в Загниваловке? Он сказал, что круглый сирота. Сирота, понимаешь? Он даже не вспомнил обо мне. Тогда стало ясно – я тоже круглый сирота. Мне даже сестренка не светила по вашему дурацкому брачному соглашению.
– Ты… – Я проглотила подступившее к горлу удушье, пыталась вспомнить и не смогла – я не смотрела тогда за столом на Осю, я была слишком занята собственной обидой! – Тебе стало очень больно?
– Мне стало… – Ося подумал и уверенно закончил: – …одиноко. Это не больно и не страшно. Это даже хорошо. Ни о ком не нужно думать. И тебе не нужно думать, что ты не справишься. Потому что мы поедем с Нарой осенью в Лондон.
– Как интересно… – равнодушно прошептала я. – Почему – в Лондон?.. Зачем в Лондон?..
– Учиться, конечно, – объяснил Ося. – Тебе придется поехать с нами. Иначе Нару не пустят. Она еще маленькая.
– Ося. – Я ухватила его за ухо. – Неужели ты решил заняться устройством моей жизни? Ты ведь со мной не справишься, я даже хуже двоих детей, которые пьют водку и спят вместе голые!
– Я не пью, – шептала Нара в подступившей дреме, – я только один раз попробовала, мне не понравилось.
Сквозь грязное стекло пробилось закатное солнце, рассыпавшись отблесками на металлической спинке с шишечками, на хрусталиках запыленной люстры и раздробив тусклое пространство подвала на мозаичные отсеки. И тогда я вдруг словно прозрела. «Один будет мне зятем, а другой – сыном». И герб клана Тейманов, который Гамлет не стелил в свою первую брачную ночь, потому что Александра Синицына уже была беременна. Солнце переползло по стене, высвечивая красноватым огнем висящие впритык старые чеканки по металлу – женский профиль на фоне плакучей березки, лошадь с развевающейся гривой, кораблик с парусами – и тогда рассыпанная картинка в калейдоскопе свернулась в четкий и гармоничный узор. Я дернулась и задержала дыхание, чтобы не разбудить задремавших детей и чтобы рука судьбы, подставившая калейдоскоп, не дрогнула и не сбила в моей голове пойманный узор – такой разноцветный, симметричный, изящный.
На сороковой день на кладбище собрались все, кто был на похоронах. Тогда я не обратила внимания, а сейчас удивилась: в последний путь его провожало очень мало народу. Кроме меня и детей, пришли Клара Аристарховна, Ирина Дмитриевна, генеральская чета, их садовник (?) и Агелена с одной- единственной желтой розой.
Агелене и сейчас рядом со мной было неуютно.
– Можно обойтись без соболезнований? – первым делом спросила она, обрывая у розы лепестки и бросая их на свежий холм земли.
Я только пожала плечами.
– Почему его так долго не хоронили? – второй вопрос.
– Проводили анализы биологического материала, исследования разные.
– Что-нибудь нашли? – Это был третий вопрос и последний. Больше мы не говорили: я вместо ответа более пристально осмотрела ее безмятежное лицо и отстраненный взгляд слишком занятого своими проблемами человека. Она только мазнула взглядом по моему лицу, с подозрительной поспешностью отводя зрачки. И ее глаза… Ее глаза залимонились!
Мой ступор у только что установленного небольшого постамента все провожающие восприняли как естественное состояние скорби и тактично удалились к автобусу. А я стояла и судорожно соображала – почему она злится? На что она злится? На мое спокойствие или на мою непонятливость?
На сорок второй день Ёрик привез нотариуса. Тот перечислил, что я наследую как вдова. Квартира в Москве, загородный дом, автомобиль и десять тысяч долларов на банковском вкладе. У детей были отдельные именные вклады, которыми они не могли распоряжаться до своего совершеннолетия.
– Я тебя предупреждал! – стиснул ладони Ёрик и поместил их между колен. – Я же тебе все объяснил еще год назад, почему ты меня не послушалась?
– А моя кобыла? – искренне загрустил Ося.
– А самолет? – прошептала Нара.
Нотариус разъяснил, что кобыла как предмет дарения остается в полном нашем распоряжении при условии, естественно, вовремя внесенных платежей за аренду места в конюшне и уход. А о самолете придется забыть: десять тысяч на вкладе – это максимум восемь полетов на среднюю дальность, и он не думает, что было бы целесообразно… и так далее и так далее…
Не скажу, что я сильно удивилась или огорчилась. Как потом разъяснила Марго – я еще не успела настолько привыкнуть к роскоши, чтобы обезуметь от угрозы нищеты.
На сорок третий день я попрощалась с Ириной Дмитриевной. Она растрогалась и сказала, что будет приезжать иногда в дом Гамлета, чтобы готовить всякие вкусности и укреплять мою веру в себя.
На сорок четвертый день я отвезла Кларе Аристарховне букет цветов и деньги. Она не удивилась, вручила мне восемь номеров телефонов желающих иметь у себя на то или иное торжество торты килограмма в три с самыми разными скульптурными композициями.
– Обратите внимание, вот это – телефон владельца крупного ресторана. Я с ним говорила, он согласен на временную работу в удобное для вас время.
– Как вам удалось собрать на свадьбе своего внука столько богатых людей?
– Я не собирала, – раскрыла секрет Клара Аристарховна. – Я теперь на уроки к своим ученикам хожу с фотографией вашего свадебного торта. А вам известно, что победителю конкурса кулинаров, который будет проводиться в петроградском «Англетере», гарантируется место главного кулинара самого большого лондонского ресторана. Минуточку… где-то у меня записано, куда стоит обратиться с заявкой на участие.
– Лондонского – это круто! – грустно улыбнулась я, пожимая сухую лапку в перстнях.
– Но учтите, – строго предупредила она, – я совершенно уверена в вашей победе и посему – будьте любезны, со следующей недели приходить на занятия. У вас ужасное произношение!
На сорок пятый день мы с Обмороком пили кофе в уличной кафешке и обменивались обещаниями писать друг другу на е-майлы по мере накопления проблем. Обморок уверял меня, что запросто взломает любой код, даже в Пентагоне, клялся в вечной дружбе, пригласил в субботу на дискотеку с качественными «колесами», а под конец попросил взаймы двести рублей – заплатить за кофе.
