улице, он обнаружил в руке прозрачную папку с какими-то бумагами, но совершенно не помнил, как Птах ему вручил это. В неопрятном сером фургоне, в который его посадил Птах, Платон с серьезным видом углубился в изучение этих бумаг, пресекая тем самым все попытки заговорить с ним.
С третьего раза Платон понял, что читает досье на Аврору Дропси, 1961 года рождения, незамужнюю, работавшую в 1982—1983 годах домработницей у Омолова Б.М. и проживавшую тогда же по месту работы в квартире Омолова Б.М по адресу: Москва... Платон только на секунду закрыл глаза, а узкая женская рука успела пробраться в стеклянную банку без всяких усилий и начала натирать стенки изнутри мыльной губкой. Богуслав называл ее Норой, почему? Почему Платон тогда, в кухне, не вспомнил эту руку, засунутую в банку от компота?
Итак, Аврора – одна из множества симпатичных домработниц Богуслава. Брат явно питал слабость к женщинам в строгих форменных платьицах с белыми воротничками и с крошечными белыми фартучками, как бы определяющими собой место живота. Аврора... Странно, что он не узнал ее. Хотя... Он узнал руку в банке и поленился испугаться этого узнавания, испугаться до потери покоя, пока не вспомнишь все.
– Старческая немощь, – пробормотал он.
Птах сразу же подсел ближе.
– Старость, – зачем-то начал объяснять вслух Платон, – это, когда ленишься лишний раз вспомнить прошлое, потому что боишься участия в чужих проблемах. И вообще... «Долгая память – хуже, чем сифилис, особенно в узком кругу». Я уже недавно кому-то это говорил. Не помню...
Во дворе было тихо и спокойно. У подъезда не толпились соседи, чтобы глазами жадно слизать выражение лица Платона, всегда такого невозмутимого и отстраненного. Хотя чему удивляться? Он один был для немногочисленных и весьма состоятельных жителей этого дома натурой совершенно загадочной, но не вызывающей беспокойства – импозантный вид, одиночество...
Все еще находясь в состоянии потери чувствительности к несчастьям, Платон подумал, что соседи могли и не понять, кого именно и из какой квартиры выносят на носилках из подъезда.
Постояв у двери, он решил не искать ключи. Позвонил. Дверь открылась сразу, как будто Веня стоял за нею в ожидании.
– Тони!.. – начал было он, но осекся, увидев на лестничной клетке Птаха.
– Я все знаю, – сказал Платон, направился к спальне и чуть задержался на пороге: а вдруг это произошло именно здесь?..
– Это не в квартире было, – заметил его нерешительность Вениамин. – Пойдем, покажу.
– Я только переоденусь, – буднично заметил Платон, закрываясь в спальне. – Сигнализация! – крикнул он, напоминая.
– Ее больше нет, – крикнул Веня.
– Как это – нет? – высунулся Платон.
– Нету, нету, – подтвердил вошедший в коридор Птах. – Вон, все провода оторваны. Телефон-то хоть работает или как?
Веня молча пропустил его к тумбочке с аппаратом. В тот момент, когда Птах уже протянул руку, раздался звонок. Платон насторожился, Веня вздрогнул, а Птах даже слегка присел от неожиданности.
– Тебя, – племянник протянул Платону трубку.
Платон шел к этой проклятой тумбочке так трудно, так... невозможно трудно.
– Лейтенант Подогникопыто! – услышал он бодрый голос. – Информация для вас имеется. От меня лично.
– Сейчас не время, – с облегчением ответил Платон и положил трубку.
Он сделал два шага от тумбочки, когда телефон затрезвонил опять.
– Лейтенант Подогникопыто!
– Я все знаю. Сигнализация не действует. Вычеркните меня.
Когда Платон дошел до спальни, телефон зазвонил опять. Птах подождал, но Веня не двинулся с места. Платон тоже не реагировал. Тогда он снял трубку и нажал на рычаг, чтобы наконец позвонить самому.
Переодевшись, Платон обошел квартиру.
– Где Илиса? – спросил он.
Вениамин, не сдвинувшийся за это время с места, посмотрел раненой собакой.
– Поехала с Федькой... На «Скорой» в больницу. Тони, сейчас твой друг узнавал по телефону, куда отвезли тело Омолова. Он так и сказал – тело.
– Он мне не друг.
– Он записал на бумажке номер больницы. Он сказал – тело.
«Неужели этот пройдоха меня обманул с ранениями?» – подумал Платон. Но представить, что Аврора вот так запросто взяла и убила племянника, не мог.
– Пойдем... Веня.
– Это недалеко.
Они вышли во двор и направились к детской площадке. Платон покосился на Вениамина, но тот шел уверенно. Остановился у высокой избушки, с одной стороны которой выходила скользкая металлическая горка, с другой – лестница. Низ избушки представлял собой нечто настолько авангардистское, что только при больших усилиях воображения можно было назвать куриными ногами.
– Здесь, – остановился Веня.
Платон огляделся. На качелях вдалеке кто-то взрослый тихонько раскачивал маленького ребенка. Шелестели липы.
– На детской площадке? У домика Бабы-яги? – понизил голос Платон.
– Да. Менты пулю выковыряли вот тут, – Веня показал на белеющую щербинку от недавно выбитой щепки где-то в районе предполагаемой коленки предполагаемой куриной ноги. Платон вдруг подумал, что ног сделано четыре, а у курицы их две. Он сам себе был противен, но ничего не мог поделать – напряженно, словно в данный момент это было самым важным, думал, сколько «курьих ножек» должно быть у избушки Бабы-яги.
– И что... Свидетели были? – спросил Платон.
– А как же. Парочка школьников, две бабки и сантехник.
– Рассказывай. – Платон присел на бортик горки.
– Короче, мы с Квакой поехали за аквариумом. Федька довел Аврору до бешенства и сунул ей пистолет. Но она долго сопротивлялась. Сказали, что Федька ее силой вытащил на улицу, принес сюда и поставил. Отсчитал пятнадцать шагов. Пока считал, Аврора пыталась удрать, хоть и крыла его последними словами при школьниках. Пьяная – что с нее возьмешь? Федька тогда уменьшил расстояние, обложил ее по-умному, она стала стрелять. Выстрелила три раза, потом ее сбил с ног сантехник. Говорят, – добавил Вениамин, закрыв глаза, – Федька очень удивился, когда падал.
– Все? – спросил Платон.
– Про Федьку – все. Мы подъехали как раз одновременно со «Скорой». Пока Федьку грузили на носилки, подкатили менты. А потом – наряд по сигнализации. По старой памяти завалили меня мордой в песок, но потом переключились на убойный отряд. Пока выясняли, кто здесь и зачем, я пошел в квартиру и выдрал пульт из стены. А потому что достали со своей сигнализацией!
– Веня, подожди, – прошептал Платон. – Я ничего не понимаю, а ты?
– Я все понимаю, а толку?
– Тогда давай сначала, и с объяснениями, а то для меня впору психушку вызывать.
– Мы с Квакой поехали за аквариумом... – уныло начал по новой Вениамин.
– Стоп! Лучше отвечай на вопросы. Пистолет был заряжен?
– Ну так! – хмыкнул Веня.
– Боевыми? В смысле, настоящими?
– А то!
Платон встал, прошелся к щербинке от пули, потрогал ее.
– Если Федор хотел покончить с собой, почему просто... – пробормотал он.
– Ну уж это – полная лажа! Покончить с собой в любимом шлеме, да? – подошел к нему Веня.
– Тогда – что?
– Он мазь испытывал. Вернее, не испытывал, а хотел убедиться, что она сработала.
