низ лица.
– Пойдемте отсюда, – стучала зубами Надежда.
И в этот момент сверху на сцену что-то упало со страшным глухим звуком.
Застыла в оцепенении балетная группа. Свалился едва успевший отскочить в сторону Квазимодо. Эсмеральда схватилась за щеки и завизжала, но ее никто не услышал, потому что несколько скрипок разом завизжали еще громче и невыносимей. Зал замер. И с полминуты зрители были уверены, что это необычный ход сюжета, что странные звуки из оркестровой ямы – запланированы. Постепенно затихая, оркестр доживал эти мгновения виолончелью.
Дирижер первый достал из нагрудного кармана платок и закрыл нос.
Повскакивали в передних рядах особенно нервные женщины, закрывая лица руками.
За кулисой мелькнуло на миг бледное до синевы лицо дежурного режиссера сцены. Он беззвучно кричал одно слово, и помреж в шестом ряду с краю повторил его в гипнотическом оцепенении: «Занавес!»
– Опаньки! – обрадовался Марат, выдернул успокаивающий фильтр из ближайшей лампы и направил яркий пучок света на середину сцены.
Задние ряды партера ничего не понимали и вставали с мест с глухим ропотом. То, что свалилось сверху, лучше всего разглядел бельэтаж и ложи. Именно в ложе раздался первый пронзительный, нестерпимый в своей банальности женский визг.
– Это же… – дрожа губами, беспомощно встал помреж, вырвав свою руку у Надежды. – Это же труп какой-то! – В его тихом шепоте отразился весь ужас происходящего на родной поруганной сцене.
Тело крупного темноволосого мужчины в одних семейных трусах и носках, уже начинающее разлагаться, лежало с неестественно вывернутыми конечностями и источало сильный неприятный запах. Конвульсивно дернувшись, пополз с шипением тяжелый занавес.
В десятом ряду партера проснулся задремавший было в полумраке зритель и удивленно уставился на свою соседку.
– Это черт знает что! – с соседнего кресла вскочила совершенно невероятная блондинка.
Мужчина с удивлением заметил, что некоторые зрители рядом тоже повскакивали и обмениваются междометиями, из которых трудно понять, что происходит.
– Антракт? А почему не зажигают свет? – поинтересовался он, наблюдая, как блондинка, откинув свое сиденье, усаживается на пол.
– Я же чувствовала, я чувствовала! – бормотала она, опуская голову и закрывая свои желтые прямые волосы руками, как это делают в самолетах, когда стюардессы уговаривают пассажиров не волноваться и просто выполнять указания. – Это не антракт! – повернула Далила голову, и ее сосед на мгновение поразился выражению лица – не страх, а подлинное, неистовое бешенство!
– Боже, как вы красивы! – прошептал он.
– Это не антракт! Это труп свалился на сцену! Садитесь на пол. Закройте голову руками!
– Зачем? – спросил он, но послушно поднял сиденье и стал устраиваться рядом с ней на полу.
– Сейчас начнут стрелять.
– Послушайте, может, я попал не туда? Я шел в Театр оперы и балета…
– Я тоже! – прошипела блондинка. – Я ведь уже все знала заранее, как только она решила нацепить бронежилет! Нужно было просто остаться дома и напиться!
Перескочив через них, по опустевшим сиденьям пробежал кто-то длинноногий и пахнущий дорогими духами. Постепенно накаляясь, зажигалась люстра. Из-за занавеса вышел бледный молодой человек и в микрофон уговаривал всех сохранять спокойствие. От его уговоров в зале началась настоящая паника. Мужчина снял пиджак и накрыл им свою голову и голову сердитой блондинки.
– Женя, коммерсант, – представился он под пиджаком.
– Далила, психолог. Уже стреляют?
– Вы не волнуйтесь. Вас никто не тронет. У меня есть пистолет, – успокоил Женя-коммерсант и, пыхтя, вытащил из кармана пиджака большой пистолет.
Далила так была занята собственным раздражением и злостью, что не сразу среагировала.
Женя пальнул вверх, не глядя, просто высунул руку с оружием из-под пиджака и нажал на курок.
– Заряжен, – удовлетворенно кивнул он.
Что-то полыхнуло, вверху зашипело, и погас свет.
Раздался ужасающий металлический скрежет. Под громкие крики на опустевшие центральные ряды партера, осыпая красный бархат кресел блестящими стекляшками, со страшным звоном рухнула люстра.
Зажглось боковое пожарное освещение. Зрители бросились к выходам, толкаясь и падая.
– Вот и люстра упала, – спокойно констатировал оцепеневший в крайнем кресле шестого ряда помреж. – А меня уверяли, что это невозможно…
– Михал Петрович, миленький, простите, это я!.. Это из-за меня, простите, – тянула помрежа за руку плачущая Надежда. – Бежим, Михал Петрович, бежим!
– Ну при чем здесь вы? – тихо и устало спросил помреж и застыл, не в силах вздохнуть.
Далила высунула руку из-под пиджака и сняла со своей головы граненую подвеску размером со спелую сливу.
– Вы попали в люстру, – произнесла она бесцветным голосом. – Люстра упала.
– Ну что вы, я и стрелять-то толком не умею, так, для самообороны, – успокоил ее Женя и осторожно выглянул, обнаружив, что они сидят под россыпью хрусталя. – Хотя вы, кажется, правы. Она упала совсем рядом. Какая же вы удивительная! Как вы могли все это предугадать?
– Я? – выдавила Далила с трудом.
– Вы сразу залезли под кресло, закрыли голову и мне сказали делать то же. Вы спасли мне жизнь, я ваш должник!
После сообщения о выстреле и рухнувшей люстре полковник Кошмар выехал в театр, приказав перед этим перекрыть там все выходы, ограничить доступ посторонних к телу на сцене, и объявил срочный вызов следственной бригаде и отряду специального назначения.
Надежда, заливаясь слезами, пробралась из оркестровой ямы за кулисы сцены. Там она в ужасе застыла, обнаружив свою соседку Милену у деревянной клетки с козой. Пахло нашатырем, на сцене два молодых человека с рациями отгоняли от тела особенно любопытных из балетной группы и обслуги.
– Надежда, как ты это объяснишь? – невозмутимая Милена ткнула пальцем в клетку. – Это что, натуральный козел?
– А-а-а?.. Нет, это не козел, это коза. Вернее, козочка. Это козочка для спектакля, она мирная.
– Ты хочешь сказать, – задумалась Милена, – что вы используете в балете козу?
– Козочку, – Надежда отошла подальше за кулису в темноту. – Козочку для Эсмеральды.
– Скажи пожалуйста! – восхитилась Милена. – Но ведь ей плохо здесь, в клетке!
– Милена, почему вы тут? Вы как прошли на сцену?
– Я пришла посмотреть на труп.
– По-посмотре-рели? – стала заикаться Надежда.
– Да. Это не он. Слишком молодой. А как эта клетка открывается?
– Не о-он?
– Конечно, было бы грандиозно, если бы это он рухнул сверху мертвый на сцену! Ну да ладно, я подожду еще. А животное нельзя оставлять здесь, у него будет стресс. Он сытый?
– Это не он, это она, коза!
– Не кричи. Помоги открыть клетку.
Надежда, плохо соображая, что делает, нащупывает и открывает задвижку. Милена ловко ухватывает конец веревки.
– Иди сюда, бедная моя.
Коза упирается и не хочет выходить.
– До чего довели животное! Иди же, я дам тебе печенье.
– Милена, вам лучше из партера выйти в вестибюль. Извините, я должна… У меня дела, я не могу вас
