высоким идеалам социализма, сохранить чистоту движения.
Но руководство партии перестало об этом заботиться. Они продолжали прибегать к террору и тогда, когда он уже потерял свое революционное значение, когда вражеские армии были разбиты.
Не «укрепление государства» планировали вожди Октябрьской революции, а постепенное ослабление его роли как органа подавления. В. И. Ленин связывал борьбу с бюрократизмом с развитием широкой демократии. Л. Д. Троцкий тоже считал, что советское государство должно раствориться в советской демократии. В программе РКП(б), разработанной Лениным и принятой VIII съездом партии, было записано:
«Работа в этом направлении неразрывно связана с осуществлением главной исторической задачи Советской власти, именно перехода к полному уничтожению государства…» (В. И. Ленин, ПСС, т.38, стр.93).
Впоследствии, уже за границей, Троцкий писал, что социалистическая цивилизация разовьется только с упадком государства. Этот простой и непреложный закон содержит в себе, — писал он, — безапелляционное осуждение существующего в настоящее время в СССР политического режима.
Советская демократия, — писал далее Троцкий, — не абстрактное или умственное политическое требование. Она становится для страны вопросом жизни или смерти. Государство, вышедшее из революции, существует впервые в истории. Теоретики коммунизма и строители СССР надеялись, правда, что гибкая и ясная советская система позволит государству мирно преобразоваться и, по мере того как общество осуществит свою экономическую и культурную революцию, раствориться и зачахнуть. Жизнь оказалась более сложной, чем теория. Пролетариат отсталой страны должен был произвести социалистическую революцию. Ему, — писал Л. Д. Троцкий, — вполне очевидно придется заплатить за свою историческую привилегию второй революцией против бюрократического абсолютизма.
В 1940 году, в беседе с американским журналистом Ю. Клеймановым Л. Д. Троцкий говорил, что в передовых странах социалистическая революция примет совершенно иные формы. Чем в большем количестве стран окажется сломленной капиталистическая система, тем слабее будет становиться сопротивление господствующих классов, тем менее острым будет характер революции, менее принудительными — формы диктатуры пролетариата, тем короче будет период этой диктатуры и тем скорее общество возродится на основах новой, более полной, более совершенной и более человеческой демократии.
Социализм, — писал Троцкий, — не имел бы никакой ценности, если бы не принес с собою не только юридическую неприкосновенность, но и полное ограждение всех интересов личности. Человечество не потерпит, продолжал он, тоталитарной мерзости кремлевского образца. Политический режим в СССР он характеризовал не как новое общество, а как худшую карикатуру на старое.
Как согласовывал Сталин, провозглашавший свою якобы преданность ленинизму, свою концепцию о завершении строительства социализма в СССР и об укреплении социалистического государства, с ленинской теорией об отмирании государства при социализме?
На ХVIII съезде партии Сталин отвечал на этот вопрос так: «Необходимость государства вызывается капиталистическим окружением и вытекающими из него опасностями для страны социализма».
Но государство, — говорил Троцкий, — есть по самому существу своему власть человека над человеком. Социализм же имеет своей задачей ликвидировать власть человека над человеком во всех ее формах. Если государство не только сохраняется, но крепнет и становится все более свирепым, значит, социализм еще не осуществлен. Если привилегированный слой советской бюрократии является плодом капиталистического окружения, значит, в капиталистическом окружении в отдельной социалистической стране социализм невозможен.
Для борьбы с империалистической опасностью, — писал Троцкий, — рабочее государство нуждается в армии, в командном составе, в разведке и пр. Значит ли это, что рабочее государство нуждается в полковниках, генералах и маршалах с соответствующими окладами и привилегиями?
А раз правящая каста, военная и гражданская, усиливается, то это означает, что общество удаляется от социалистического идеала, а не приближается к нему, независимо от того, кто виновен в этом: внешние империалисты или внутренние бонапартисты.
Итак, сталинскому утверждению, что при социализме роль государства не только не уменьшается, а значительно возрастает, Троцкий противопоставил совершенно четкую, марксистско-ленинскую точку зрения: социалистическая цивилизация может развиваться только с упадком государства.
Действительность подтверждала точку зрения Л. Д. Троцкого. Сталин и сталинисты твердили о завершении строительства социализма, а в стране росло неравенство: разрыв между доходами бюрократии и заработной платой трудящихся становился все больше. Роль государства выросла до размеров почти чудовищных: оно проникало во все поры советского общества, во все сферы жизни человека, рабочие были прикреплены к заводам, крестьяне — к колхозам. Система паспортов и прописки отменила свободу передвижения и свободный выбор места жительства. Опоздание на работу приравняли к уголовному преступлению, а уклонение от натуральной повинности — к измене родине. Границы государства были окружены такой цепью войск и служебных собак, какой не знала пограничная охрана ни одной страны: практически никого не впускали и не выпускали. Каждый советский гражданин, облагодетельствованный «самой демократической в мире» Конституцией был обязан (как обязан и сейчас) голосовать за одного- единственного кандидата, указанного властью.
Что касается внутрипартийной жизни, то ее уже не было. Было кладбище. За пять лет (с 1934 по 1939 годы) по официальным данным из партии исключили не менее 500 тысяч человек. Какая часть из них расстреляна или погибла в тюрьмах и концентрационных лагерях, точно не известно, но во всяком случае речь идет о сотнях тысяч, разделивших участь миллионов беспартийных. Те, кто остались на воле, были смертельно запуганы: всякое упущение приравнивалось, если это находило нужным начальство, к саботажу. Поэтому каждый боялся проявить инициативу, никто не хотел брать на себя ответственность. Отсюда упадок хозяйства, ослабление и деморализация кадров.
Еще хуже обстояло дело в области культуры, для которой насилие особенно губительно. Троцкий писал, что Сталин со свойственной ему эмпирической ограниченностью из творческой роли революционного насилия в определенный исторический период сделал вывод о всеобщей роли насилия вообще. И началась неограниченная диктатура невежества и лжи над искусством, литературой, наукой, которая отравляла (и продолжает отравлять и сейчас) духовную жизнь народа. Бездарности, моральные ничтожества, приспособленцы и тупицы командовали одаренными учеными, писателями, художниками, из которых многие были арестованы, сосланы или расстреляны, а другие — запуганы и затравлены.
«Бездарный негодяй, — писал Троцкий, — предписывал науке маршрут и диктовал искусству правила творчества».
«В борьбе против партийной оппозиции литературные школы оказались одна за другой задушены. Дело шло, впрочем, не об одной литературе. Во всех областях идеологии производилось опустошение, тем более решительное, что на большую половину бессознательное.
Нынешний правящий слой считает себя призванным не только политически контролировать духовное творчество, но и предписывать ему пути развития. Безапелляционное командование распространяется в одинаковой мере на концентрационные лагеря, агрономию и музыку.
Губительно действует тоталитарный режим на художественную литературу. Борьба направлений и школ сменилась истолкованием воли вождей. Для всех группировок создана общая принудительная организация, своего рода концентрационный лагерь художественного слова. Жизнь советского искусства своеобразный мартиролог. После директивной статьи «Правды» против «формализма» начинается эпидемия унизительных покаяний писателей, художников, режиссеров и даже оперных певиц. Все наперебой открещиваются от собственных прошлых грехов.
Диктатура пролетариата отражает прошлое варварство, а не будущую культуру. Она налагает, по необходимости, суровые ограничения на все виды деятельности, в том числе и на духовное творчество, но ни в коем случае не претендует на роль командира в области науки и литературы. При довольно «консервативных» личных художественных вкусах, Ленин политически оставался в высшей степени осторожен в вопросах искусства, охотно ссылаясь на свою некомпетентность. Покровительство Луначарского, народного комиссара просвещения и искусств, всяким видам модернизма нередко смущало Ленина, но он ограничивался практическими замечаниями в частных беседах и оставался крайне далек от
