выпрямился, склонил голову набок.
— Сколько раз я смотрел на них, — сказал он. — И каждый раз думал: что нам мешает? И почему вслед нам обязательно придут те, кто будут уверены: у них есть право крушить всё, перед чем благоговели мы. Взамен старого у них будет новый Бог, даже если он человек, и он скажет: то, что прежде было нельзя, теперь можно. То, что прежде внушало ужас, ничего не сделает вам. Потому, что оно умрёт — вы убьёте его.
Марбе вернулся на возвышение и довершил весело.
— Всё позволено новым Богам, потому что однажды они станут старыми, — правитель сел. — Сердцем и духом, — широко улыбнулся он. — Так зачем же совет прислал ко мне свой Голос?
Старик кое-как поднялся с пола, о шапке он и не вспомнил. Несколько раз летень сглотнул, а потом забормотал жалким, срывающимся голосом:
— Вести… из Онни…
— Важные, должно быть, — всё улыбаясь, снисходительно протянул уан.
— К ю… южным со… седям… уан…
— Наконец, у юга появится лицо, — Марбе демонстративно зевнул. — Ещё что-нибудь?
— Нет, нет, — с облегчением выдохнул Голос.
— Чудесно, — похвалил его правитель. — Так вот: передай совету, что я отнёсся к столь поразительному известию со всем возможным вниманием. Я тщательно его обдумаю, потому что это очень, очень серьёзно. Воистину, настолько серьёзно, что совет должен был разыскать меня, где бы я ни был, и сообщить эту новость немедленно. Если бы я не услышал её сейчас, наверняка произошла бы катастрофа. Само собой, совет должен понимать, что с решением нельзя спешить — одна моя неверная мысль, и я боюсь представить, что может со всеми нами приключиться. Поэтому вплоть до дня, когда приедет гонец с известием о том, что уан прибыл, беспокоить меня не следует. Хорошо ли вы запомнили всё, что я вам сказал?
— Да, мой повелитель, — летень согнулся в низком поклоне.
— Теперь вы уйдёте, — распорядился Марбе.
Старейшина удалился так быстро, что это походило на бегство. По знаку уана дверь встала на место, а на пиалы скользнули покровы. Комната погрузилась во мрак. Правитель медленно выдохнул, некоторое время сидел неподвижно, потом провёл рукой по лицу и пробормотал:
— Это их напугает. Но не остановит. Время нельзя остановить.
Стукнула дверь во внутренние покои, по шкурам заплясали тени от огонька единственной свечи. Уан с улыбкой посмотрел на вошедшую. Красные волосы сбегали на плечи женщины, будто раскалённая лава, тёмные глаза таинственно блестели, губы неуверенно подрагивали. Марбе мысленно стёр их с её лица, цвет волос не мешал ему, но привлекал только взгляд — он напоминал ему о другой.
— Вы звали меня, повелитель? — робко спросила женщина.
— Нет, — ответил Марбе и подумал, что та, другая, не задала бы такой вопрос.
— Мне уйти?
И этот не задала бы также.
— Отчего же, — он широко улыбнулся, пристально глядя ей в глаза. Женщина помнила приказ и не отводила взор.
— Вы чем-то расстроены? — попыталась она в третий раз.
— Тем, как много ты болтаешь, — лениво отозвался Марбе и спустился с возвышения. — Вернёмся в спальню.
Женщина, наконец, осмелилась улыбнуться. Взгляд её стал лукавым, и сейчас он напоминал о другой столь сильно, что уан ощутил, как к нему возвращается верное настроение.
Прошло три дня, а Хин не собирался признавать за собой вину. Меми обеспокоено рассказывала, что мальчишка всё время сидел неподвижно, глядя перед собой. Он оживал лишь, чтобы поесть, а потом застывал снова.
Надани даже обратилась к Гебье — они поговорили на заднем дворе крепости. Ведун всегда приходил туда днём, как шутили стражники, чтобы поздороваться с огромной глыбой, лежавшей там с незапамятных времён. Надани как-то приказала убрать её, но десяток летней, охранявших крепость, с поручением не справился.
Разговор не стоил потраченного времени. Весен, привычный к истерикам женщины, терпеливо слушал. Изредка вздыхал или печально произносил пару слов, а в ответ на вопрос о том, в чём причина странностей Хина, удивлённо заметил, что плохо знает мальчишку и потому не возьмётся судить.
— Снимите наказание, — едва слышно посоветовал он, наконец.
Надани лишь усмехнулась:
— Пусть усвоит, — заявила она, — как я сказала, так и будет! Не иначе.
Проснувшись, Хин услышал, что во дворе не так тихо как обычно: люди переговаривались чаще, хотя по-прежнему лениво, потом забормотали на своём наречии динозавры, и мальчишка понял — запрягали экипаж, других объяснений и быть не могло. А если запрягали экипаж, значит мать уезжала. Никогда до сих пор её поездки в деревню не длились меньше двух часов.
В этот день Хин не фантазировал, и потому сохранять неподвижность ему было не столь легко, сколь прежде. Заглянула мать, наряженная глупо и похожая на шкаф, вздохнула и вышла, а мальчишка обратился в слух: вот заскрипели цепи моста, протопали лапы, и всё стихло. Он продолжал ждать, затаив дыхание, изнывая от радостного предвкушения. Дверь отворилась.
— Госпожа уехала, господин Одезри, — прозвучал голос Меми.
Рыжий упрямец тотчас соскочил с кровати. Няня вздохнула:
— Как же вы можете так поступать со своей мамой?
— А она со мной? — хмыкнул мальчишка. — Да и лучше здесь сидеть, чем слоняться по солнцепёку.
— Она любит вас, — ласково сказала Меми.
Хин нахмурился.
— Я же её не просил. Она сама так решила, вот и любит. Это не значит, что я тоже должен её любить.
— Почему не значит? — улыбнулась няня.
— Потому что тогда с её стороны это не любовь, — мрачно ответил мальчишка, потягиваясь.
— Как вы интересно рассуждаете, — засмеялась служанка. — Значит, если я вас люблю, то не могу рассчитывать на взаимность?
— Рассчитывать? — поднял брови Хин. — Нет, не можешь.
Няня широко улыбнулась.
— Выходит, вы ко всем холодны, господин Одезри? — она вновь не удержала весёлый смешок.
— Я думаю, Меми, — серьёзно выговорил мальчишка, повторяя взрослую манеру Лодака, — что любовь — дар, который не должен ни к чему обязывать. А если обязывает, то это другое чувство.
Молодая девушка больше не смеялась, её улыбка сделалась неуверенной — но лишь на миг —, а потом проницательной.
— Где вы это услышали, господин Одезри? — с напускной строгостью спросила она, уперев руки в бока.
— От старика Бобонака, — спокойно ответил Хин. — Я спущусь к воротам.
Меми задержалась в комнате. Хотя мальчишка и признался, что не сам придумал слова, что-то по- прежнему тревожило молодую летни. Отчего Хин запомнил рассуждения старика столь подробно? Да и с чего выжившему из ума Бобонаку было заводить подобные речи? Наконец, зачем бы юный Одезри стал пересказывать их? Разве с целью пошутить, и поначалу девушке и вправду было смешно слушать, как серьёзно ребёнок вещает о том, в чём ничего ещё не смыслит. Но разве Хин не должен был расстроиться, когда она раскрыла его розыгрыш, или хотя бы растеряться?
Няня озадаченно провела рукой по волосам.
Хин как раз начал волноваться, когда две белокурые девочки показались на дороге. Он подпрыгнул, замахал рукой. Обе фигурки ответили ему тем же, тогда мальчишка побежал им навстречу.
Сторожевой не стене как раз устраивался в тени поудобнее, чтобы вздремнуть. К нему подошёл
